Ирина Чайковская - Три женщины, три судьбы Страница 33

Не знаю я тесней союза,

Сходней желаний и страстей —

С тобой, моя вторая муза,

У музы юности моей[167].

Из более конкретных черт «протомузы», первой возлюбленной Некрасова, можно назвать ее веселость. В стихотворении «Я посетил твое кладбище», условно датируемом 1856-м годом, поэт пишет:

Ты умерла… Смирились грозы.

Другую женщину я знал,

Я поминутно видел слезы И часто смех твой вспоминал.

Но, как кажется, в облике лирической героини, несущей черты Панаевой, веселость тоже проглядывает. Это о ней написано: «Где твое личико смуглое/ Нынче смеется, кому? (1855). Да и в своих записках Авдотья Яковлевна подчеркивает не только свое гордую замкнутость, молчаливость, отчужденность от общества (вызванную в большой степени ее двусмысленным положением), но и веселый смех, овладевающий ею по временам, особенно в присутствии мрачных и брюзжащих людей (см. рассказ о тесте Грановского).

Еще одно необходимое замечание. Первая подруга поэта, по всей вероятности, относилась к разряду женщин, выброшенных на самое дно жизни, к так называемым «падшим». Думаю, что именно к ней обращено стихотворение, столь любимое Достоевским и большим числом тогдашних гуманистов, воодушевленных идеей возвысить «падшую душу» до себя, дабы тем самым ее возродить.

Когда из мрака заблужденья

Горячим словом убежденья

Я душу падшую извлек

И, вся полна глубокой муки,

Ты прокляла, ломая руки,

Тебя опутавший порок…

(«Когда из мрака заблужденья», 1846 или 1845)

Кончается стихотворение призывом, ставшим своеобразным идеологическим кредо для демократической интеллигенции: «И в дом мой смело и свободно /Хозяйкой полною войди».

Провозглашенное в молодости поэт осуществил незадолго до смерти, когда женился на Фекле Анисимовне Викторовой, преображенной им в Зинаиду Николаевну Некрасову.

3. Счастливый день

Легко ли было завоевать избранницу?

Тургенев в самом начале своих ухаживаний за Виардо, по словам язвительной Панаевой, не очень «ценился» певицей, был принужден коротать время за беседой с ее мужем, в то время как знаменитость принимала богатых и чиновных почитателей[168]. Влюбленный ловил каждый знак внимания: был вне себя от радости, когда Полина однажды потерла ему виски одеколоном, чтобы усмирить головную боль. Панаева называет молодого Тургенева «крикливым» влюбленным, свои чувства он не скрывал, присутствовал на всех концертах Виардо, громко аплодировал и кричал браво. Поведение вполне в духе тогдашних «обожателей» «очаровательных актрис». Разница проявится потом, когда он отправится вслед за Полиной и ее мужем во Францию, затем вернется в Россию и, не выдержав разлуки, несмотря на маменькины проклятия и угрозы, снова устремится за своей любовью и проживет вблизи нее безвыездно больше трех лет. Именно в это время сочиняются «Записки охотника» — книга, посвященная Полине Виардо. Это годы, когда Тургенев беден, когда только-только начинается его литературная известность, когда он в письмах осаждает Некрасова просьбами о денежных ссудах, когда он томится в надоевшем Куртавнеле, так как не имеет денег следовать за обожаемой певицей в ее гастролях…

А что Полина? Про эволюцию ее отношений к Тургеневу можно только догадываться. Она не была свободна, муж, Луи Виардо, бывший на 20 лет ее старше, возглавлял Итальянскую оперу в Париже. В семье росло четверо детей, три дочери и сын Поль.

Любила ли Виардо мужа? Судя по одному из ее откровенных писем к другу, нет; но уважала, ценила его безмерную преданность, не покидала, хотя имела за свою жизнь несколько именитых поклонников, художников, музыкантов, пылавших к ней страстью…

Было ли чувство Тургенева безответным? В «Мемориале», пунктирно освещающем историю их знакомства в течение первых десяти лет, читаем запись за 1845 год.: «19/31 декабря Templario[169] — первый поцелуй…»[170] [171]. Со дня их первой встречи прошло 2 года. Тургенев все еще никто в социальном плане — ни богач, ни известный писатель, — он просто «бедный влюбленный», следующий по пятам за чужой женой…

Еще через четыре года (со дня встречи прошло почти 6 лет!) короткая запись: «14/26 июня я в первый раз с П»ш.

Все то лето Тургенев провел в Куртавнеле, загородном доме Виардо в пятидесяти километрах от Парижа. Он по-прежнему без денег, в ссоре с матерью (из-за Полины), он всего лишь автор нескольких комедий и «охотничьих» рассказов, напечатанных в «Современнике». Полина Виардо в это время — известнейшая певица, гастролирующая по всей Европе, в ее доме собираются прославленные музыканты, писатели и художники. «Удельный вес» Тургенева и Полины Виардо в эти годы разный; то, что певица ответила на его чувство, говорит о многом…

Любовь Тургенева не была всецело платонической, как иногда пытаются ее представить. Но нельзя не обратить внимание на одну выделенную курсивом запись в том же Мемориале за 1845 год: Сразу за строчкой: «Поездка в Пиренеи» следует: «Самое счастливое время моей жизни». Мы ничего не знаем об этой поездке. Знаем только, что Тургенев проводил Василия Боткина до испанской границы, а на обратном пути посетил Пиренеи. Было это в июле-августе 1845 года. В Петербург Тургенев вернулся в середине ноября. Чем были заполнены несколько месяцев «пиренейского» путешествия? Пиренеи — это франко-испанская граница, а Испания — родина Полины Гарсиа Виардо. Приходит в голову, что «отсутствие описаний»[172] этого «самого счастливого времени жизни» Тургенева не случайно. Хотя Полины не было с ним во время путешествия по Пиренеям «во плоти», над влюбленным путешественником явно витал «дух» его возлюбленной…

Мне представляется знаменательным, что «самое счастливое время» Тургенева предшествовало тому, что случилось в Куртавнеле летом 1849 года.

Путь Некрасова к «завоеванию» мужней жены Авдотьи Яковлевны Панаевой был не менее сложен и долог. Гордая красавица, жена записного «хлыща», писателя Ивана Панаева, хозяйка литературного салона… Что могло ее привлечь к этому рано состарившемуся ровеснику (была она старше его на год или два), разве такие увлекают женщин? Похоже, что свою бывшую вполне безнадежной ситуацию запечатлел он в одном из стихотворений:

Ах ты страсть роковая, бесплодная,

Отвяжись, не тумань головы!

Осмеет нас красавица модная,

Вкруг нее увиваются львы.

(«Застенчивость», 1852 или 1853)

Так и видишь ссутулившегося в углу человека, впившегося вглядом в красавицу-хозяйку, окруженную уверенными в себе, бойкими литераторами.