Кампанелла - Евгений Викторович Старшов Страница 32

тогда, когда дело идет о преступлении, за которое полагается смертная казнь… Когда судья принимает решение о применении пыток к обвиняемой, он составляет следующий приговор: “Мы, судья и заседатели, принимая во внимание результаты процесса, ведомого против тебя, такого-то[148], из такого-то города, такой-то епархии, пришли к заключению после тщательного исследования всех пунктов, что ты в своих показаниях сбивчив, ибо ты говоришь, что произнес такую-то угрозу, но не имел намерения поступать согласно ей. Имеется к тому же различные улики. Их достаточно для того, чтобы подвергнуть тебя допросу под пытками. Поэтому мы объявляем и постановляем, что ты должен быть пытаем сегодня же, в такие-то часы. Приговор произнесен” и т. д. Если судья безуспешно ждал некоторое время признаний обвиняемой, которая была неоднократно увещеваема, то, имея уверенность в том, что обвиняемая продолжает запираться в правде, он приступает к умеренным пыткам, не прибегая к кровопролитию. Ведь известно, что допросы под пыткою обманчивы и, на что уже раньше указывалось, зачастую остаются без результата. Перед началом пытки обвиняемый раздевается. Если это женщина, то она раздевается надежными почтенными женщинами. Это делается для того, чтобы исследовать, не вшито ли в ее одеяние какого-либо орудия ведьм, как это ими часто совершается по наущению беса, когда они пользуются членами тела некрещеного мальчика. Покуда орудия пытки готовятся к действию, судья от своего имени и от имени других уважаемых мужей и ревнителей веры снова предлагает обвиняемой добровольно признаться. Если она упорствует, то она передается палачам, которые и начинают пытку. По просьбе кого-либо из присутствующих пытка на время прекращается, и обвиняемый снова увещевается сказать правду. При этом ему обещают, что он не будет предан смерти, если сознается. Спрашивается, может ли судья обещать жизнь человеку, о котором ходит дурная молва и который имеет против себя как показания свидетелей, так и улики, но который еще не сознался в своих злодеяниях? Мнения ученых здесь различны. Одни думают, что подобная ведьма может быть оставлена в живых и приговорена к пожизненному заключению на хлебе и на воде, если только она выдаст других ведьм и снимет наведенную порчу. Но только не надо сообщать ей, что она будет содержаться в тюрьме. Ее надо лишь уверить, что жизнь будет ей сохранена и что на нее будет наложено некоторое наказание. Другие ученые полагают, что это обещание надо держать лишь некоторое время, а потом ведьму все же следует сжечь. Некоторые считают возможным, чтобы судья обещал такой ведьме жизнь, но смертный приговор обязан вынести уже другой судья, а не тот, который уверил ее в сохранении жизни… Если ведьмы, несмотря на угрозы и на обещания дарования жизни, продолжают упорствовать, то пусть палачи исполнят приговор о пытках по обычному способу, не прибегая ни к новым, ни к утонченным приемам. Ведьмы подвергаются более легким или более мучительным пыткам, смотря по тяжести преступления… Если умеренно пытаемый продолжает запираться, то перед ним раскладываются иные орудия пытки, и он предупреждается, что они будут применены к нему, если он не скажет правды. Если он и после этого упорствует, то в его присутствии читается приговор о продолжении допроса под пыткой на второй или на третий день… Судья, как умный врач, стремящийся отсекать дряхлые и больные члены и отделять паршивых овец от здоровых, должен наперед знать, что обвиняемая зачастую обладает колдовским искусством упорно замалчивать правду при допросах. Сломить это упорство не представляется возможным одним каким-либо средством… Если никакие меры побудить ведьму к признанию не помогают, то можно прибегнуть к следующему: обвиняемую переводят в цитадель. Через несколько дней кастелян делает вид, что уезжает. В это время к обвиняемой впускаются доверенные от инквизиции мужчины и женщины, близко стоящие к ведьме. Эти посетители обещают добиться ее полного освобождения, если только она обучит их тому или иному колдовству. Многие обвиняемые, согласившись на это, были тут же обличены и принуждены признаться в своих чародеяниях… Передача вторично впавшего в ересь светской власти не совершается в праздничный или святой день и не происходит в храме, так как этот приговор ведет к смерти, а праздничный день и храм посвящены Господу Богу»[149].

Отвлечемся немного от нашего рассказа и предложим читателю своеобразную экскурсию в бывший папский замок Сан-Лео, что находится недалеко от Римини и Сан-Марино. Папы «унаследовали» эту неприступную горную твердыню, воспетую еще Данте в его «Аде», от угасшего рода герцогов Урбинских и обратили ее в свою тюрьму. Наиболее известными ее узниками были граф Калиостро, преставившийся в ее каменном мешке в 1795 году, и революционер-карбонарий Феличе Орсини, в итоге казненный за неудачное покушение на Наполеона III. Автору довелось там побывать в 2015 году, правда, добровольно, а не в качестве пытаемого за вольнодумство и антиклерикализм. Но – ближе к теме. В отличие от многих подобного рода экспозиций в замке Сан-Лео представлены подлинные орудия пыток инквизиции – за редкими и специально оговоренными исключениями; ряд пыток (включая «велью», которой Кампанеллу подвергнут в Неаполе) просто представлен на копиях старых гравюр и рисунков. Как правило, покинуть замок Сан-Лео заключенный мог только мертвым. Двойная экспозиция замкового музея, посвященная инквизиции, во всем блеске показывает набор средств убеждения, применявшихся папством к своим противникам. В пыточном подвале стоит ложе-растяжка, колодки, усеянный острейшими шипами стул; огромные каменные гири на цепях вешались на шеи осужденных, препятствуя выпрямиться во весь рост. На стендах выставочного зала – шипастый «пояс святого Эразма», железные маски, железные плети для переламывания костей, тиски для рук, ног и черепа, разнообразнейшие щипцы и железные ершики для ануса и влагалища, о назначении которых догадаться можно даже без подписей, в отличие от многих иных представленных предметов инквизиционного оборудования. Оговоримся еще раз: самое главное, что все это – подлинное.

Комендант замка Сан-Лео, тюремщик Калиостро граф Семпронио Семпрони, так бесхитростно вспоминал об инквизиционном судопроизводстве в подведомственном ему учреждении, причем стоит обратить внимание, что это было два века спустя после бедствий Кампанеллы, когда с узниками еще менее церемонились, нежели при Семпрони: «Судебные формулировки инквизиторов не допускали никаких обсуждений; во время процессов, устроенных инквизицией, обвиняемый не имеет права оспаривать заявления обвинителя. Судебная процедура совершалась в тайне и основывалась на уликах, которые обвиняемый в глаза не видел… Доносы считались свидетельскими показаниями, которые обвиняемый не имел права оспаривать. За доносы платили. Обвиняемый, желавший заслужить снисхождение судей, должен был поддерживать обвинения против самого себя. Обвиняемые такого ранга, как Калиостро, не допускались в зал суда для произнесения последнего слова. Из них до последнего пытались вытянуть признания, а когда