Записки психиатра. История моей болезни - Виктор Хрисанфович Кандинский Страница 31

желтоватым налетом; конец высунутого языка в сторону не уклоняется. Вообще иннервация мышц на обеих сторонах лица одинакова. Деятельность двигательного аппарата речи нимало не расстроена. Отсутствие вкуса, плохой аппетит, постоянные запоры, метеоризм, вообще все признаки хронического катара желудочно-кишечного канала. Расширение вен заднего прохода (varices haemorrhoidales), печень и селезенка нормальной величины. Легкие несколько эмфизематозны. Сосудистая система не представляет ничего особенного, за исключением того, что тоны клапанов аорты не совсем чисты. Зрение не ослаблено. Правым ухом испытуемый почти не слышит, левым слышит только в том случае, если внятно говорить вблизи самого уха. Правая барабанная перепонка разрушена, левая перфорирована. На сосцевидных отростках височных костей оказываются отверстия, вследствие произведенных здесь еще в 1856 г. проколов троакаром. В упомянутом году испытуемый имел тяжелое местное страдание обоих ушей (otitis media suppurativa), вследствие которого и оглох; по этой причине из линейного батальона был перечислен во внутреннюю стражу. Испытуемый жалуется на боли в спине, по временам усиливающиеся. Кроме того, нередко являются нервные боли в разных местах тела, именно в задней части головы (neuralgia cervico-occipitalis), в левом боку (neur. intercostalis) и в правой ноге, по направлению седалищного нерва (neur. ischiadica). Позвоночник на всем своем протяжении весьма чувствителен к давлению. Нечувствительных мест (анестезии) на коже нет; напротив, замечается значительная гиперестезия (т. е. возвышенная чувствительность) ко всякого рода кожным раздражениям (электрическим, механическим и тепловым). Кожные и сухожильные рефлексы, в особенности на туловище, усилены против нормы. Сон у испытуемого вообще удовлетворителен, но во время усиления ревматических и невралгических болей естественно портится. В течение 4 месяцев наблюдения у испытуемого было 9 полных (grand mal) припадков эпилепсии, причем все они были в первые 3 месяца наблюдения, тогда как последний месяц был от припадков свободен. Из них некоторые, по крайней мере, были положительно не симулированные (полная потеря сознания, общие тонические и клонические конвульсии, на обеих сторонах тела почти одинаково сильные; прекращение реакции зрачков, которые сначала были суженными, но потом сильно расширялись). За классическими эпилептическими судорогами наступал сопорозный период (бесчувственность), и весь припадок продолжался 15–20 минут, после чего иногда следовал, на 1/2–1 час, сон, иногда же испытуемый прямо приходил в себя, но в продолжение 1–2 часов оставался в состоянии отупения (stupiditas postepilptica). Кроме этих, так называемых «больших», эпилептических приступов у испытуемого несколько раз делались, по-видимому, «малые» припадки («petit mal» «vertigo epileptica»), головокружение, помрачение или потеря сознания на 1–3 минуты, с расслаблением мышц произвольного движения, без всяких судорожных явлений. Два таких припадка были, несомненно, не симулированные, ибо во время их лицо испытуемого становилось резко бледным. Но бывали и такие припадки эпилептического головокружения, которые не сопровождались никакими объектными признаками (бледнота лица, изменение реакции зрачков) и возбуждали сомнение в их неподдельности тем, что случались с испытуемым во время исследования, и притом именно в такой момент, когда исследование становилось для Ш. щекотливым.

Относительно умственных способностей испытуемого оказалось следующее. По характеру Ш. скрытен и осторожен, несколько угрюм. Во время пребывания его в больнице настроение его духа ясно болезненных уклонений от нормы не представляло. Вел себя испытуемый тихо и прилично; не избегал общения с теми из больных, с которыми можно было вести разговор; порядочно играл в карты и шашки; к врачу относился с робостью; относительно окружающих его больных иногда держал себя раздражительно и сварливо; по отношению к прислуге нередко высказывал несоответственную со своим положением требовательность. Ложных идей не высказывал; особых странностей или несообразностей в своем поведении не представлял. На вопросы отвечал толково и довольно обстоятельно; но, будучи спрошен об обстоятельствах преступного покушения, приходил в замешательство, умолкал или выражался уклончиво, отрицая свою виновность и объясняя дело клеветою. Вообще, как выразился при следствии д-р мед. Бавин, обнаруживал «вполне правильное, ясное понимание доступных наблюдению его явлений» (произв. след. л. 56 об.). Несмотря на многолетнее страдание эпилепсиею (которою испытуемый, по его словам, болел с 1858 г.), значительного ослабления в его умственных способностях, именно в деятельности рассудка, не заметно. Память его тоже довольно удовлетворительна: он хорошо помнит все более важные события своей прежней жизни и может точно обозначить время этих событий (в этом отношении его сообщения, будучи после проверены по фактам, отмеченным в указе об его отставке, оказались вполне точными). Многолетнее страдание эпилепсиею (которая в данном случае есть болезнь продолговатого мозга, а не больших мозговых полушарий), по-видимому, успела произвести в испытуемом лишь ослабление высших из интеллектуальных функций, к каковым, между прочим, принадлежат нравственная деятельность души и воля. Слабость нравственного чувства, во-первых, выразилась у испытуемого в самом факте покушения, во-вторых, видна в его наклонности к симулированию или, по крайней мере, к преувеличению своих страданий. Так, видя, что врач наблюдает за ним, испытуемый ходит по коридору со значительным трудом, придерживаясь за стену; напротив, не замечая наблюдающего врача, он держится на ногах несравненно крепче и ходит много свободнее. До прихода врача Ш. спокойно беседует с другими больными или играет с ними в шашки, но, увидев ординатора, быстро принимает крайне плаксивый вид и начинает усиленно жаловаться на свои страдания. На втором месяце своего пребывания в больнице испытуемый вдруг стал уверять, что вся его кожа, начиная с нижних конечностей и до уровня середины лопаток, потеряла чувствительность: «мясо болит, кожа же ничего не слушает». При этом он утверждал, что не чувствует легких уколов булавкою; при уколах же более сильных отреагировали конечности (что, впрочем, могло быть и рефлекторным движением). Однако при поверочном испытании тепловыми раздражителями, а также электрическою моксою и фарэдическою кистью те места кожи, которые выдавались за нечувствительные, оказались чувствующими, а вскоре затем испытуемый заявил, что кожа у него «снова стала слушать» и механические раздражения. Предварительно обнаружив довольно хорошо сохранившуюся память, испытуемый уже на третьем месяце пребывания в больнице на все вопросы относительно его прежней жизни стал отзываться «запамятовал», «не помню»; впрочем, потом опять оставил эти отговорки и вновь оказался имеющим удовлетворительную память.

Таким образом, Ш. является не столько психически больным, сколько нервнобольным. Он страдает раздражением спинного мозга (irritatio spinalis sive neurasthenia spinalis hyperaesthetica) и падучею болезнью (epilepsia vera sive simplex) в ее классической или обыкновенной судорожной форме, причем частота отдельных припадков у него, по-видимому, различна, именно от одного раза в неделю до одного раза в месяц и реже. Обе названные нервные болезни, как видно из слов самого испытуемого, ведут свое начало с 1858 года, т. е. именно с того времени, когда рядовой Ш., как отмечено в указе об его отставке, был наказан 200 лозанами. Такое обстоятельство есть причинный момент, которого