Прорыв Линии Маннергейма - Артем Владимирович Драбкин Страница 29

отвели на отдых, и было там несколько всего-то примечательных событий. На полковых учениях начштаба батальона старший лейтенант Жигоренко поманил меня из построения, я незаметно вышел, и он мне сказал, чтобы я отправился в дом отдыха – в него переоборудовали госпиталь. И там мы неделю отсыпались, гуляли по деревне; вечером смотрели кино, по утрам к завтраку подносили по 100 граммов водки корпусной крепости. Необходимо пояснить, что по мере приближения к передовой уменьшение крепости водки пропорционально расстоянию до этой самой передовой: от 40 градусов до 20 на переднем крае. Неинтересна обратная дорога, прошли мы всю ее больше пешком. Госпиталь располагался, как я полагаю, в деревне Люговичи. Оттуда до окраин Лодейного Поля доехали в кабинах грузовиков, потом шли пешком, на вершине гребня возвышенности, что тянется вдоль берега Свири, нас заметили финны и обстреляли из пушек, но выпустили снаряды с большим недолетом. Переночевали в тылах полка у связиста лейтенанта Цветкова – он раньше был в нашем батальоне. Его землянка освещалась: горел подвешенный к потолку телефонный провод, горел медленно, чадил. Провода дали поврежденные, но не только. Туда же приехал старшина нашей роты. С ним мы утром двинулись от Цветкова в расположение, которое за время нашего отдыха переместилось на другое место, и мы побродили бы, пока разыскали бы свою роту.

Шли мы за дровнями, старшина нам рассказывал ротные и батальонные новости, смеялись. Кстати, он сидел в санях и правил конем (табельные только пароконные повозки, а сани – это всегда найденные, заимствованные до окончания войны у крестьян и другими способами, включая и вульгарное воровство). Остальные три коня где-то в ближнем тылу ездовыми Луненковым и Логиновым (может быть, эту фамилию я неточно сохранил в памяти) прокармливались до зеленой травы: безлошадным крестьянам за сено возили из леса дрова, бревна и другие работы выполняли, сами кормились, находили бесхозные стога. Раз в месяц один из них приезжал за продуктами, сообщал, где их искать, мы спрашивали, не появились ли в их временно созданных семьях новые члены. Они на карте отмечали, где их искать, очень точно. Без всего этого всех коней на армейский лошадиный паек не сохранить. А так весной они привели трех наших, жеребеночка и еще коня, как они сказали, приблудного, а как он к ним попал, никто не знает.

Так в это время нас обогнали дрожки. На нашу беду не сразу уступили дорогу, дрожки притормозили, потом рванули и опять остановились. Нас грозно окликнул командир дивизии. Мы подошли к нему. Он на нас заорал, хотя всегда мы его держали за демократа и интеллигента. «Почему офицеры идут пешком, а старшина восседает, как богдыхан, не знаете, с чего начинается и где исчезает субординация!!!» Я набрался смелости и сказал, что «старшина не восседает, как вы несправедливо заметили, а правит конем. А если мы все сядем, то конь не»… «Молчать!!! Распустились!!! В каком виде!! Сейчас же приведите себя в порядок!!!» И умчался, а откуда мы, не поинтересовался. Моськи, правда, от озокеритных проводов, были чумазые. Утерлись снегом. Старшина (до войны студент-химик, химинструктор до старшинства в нашей роте) сказал: «Все, привал. Доставайте свои кружки, запьем этот скорбный эпизод. Видно, нашему полковнику хвоста где-то накрутили. Вот вы, как все хорошие люди, воюете за справедливость и никогда не боитесь». Мы выпили, закусили, пошли и заорали, конечно, песню. В прекрасном настроении вернулись с отдыха. Отдыхали там два солдата с нашей роты – Заводчиков и еще кто-то. Под вечер мой взвод направили в чужой полк заменить на обороне кого-то. ПНШ указал на карте место, но я потребовал карту во временное пользование, которое, я так надеялся, перейдет в постоянное, но стало только долговременным, к сожалению, начался дождь. Кто-то из сибиряков предложил полушубки вывернуть мехом наружу, тогда кожа не раскиснет, а потом встряхнем их, и они будут сухими. Так мы и сделали. Когда подошли к расположению, как раз выглянула луна, по нам дали очередь из автомата. По звуку из нашего оружия, значит, мы не проскочили передовую. Я заорал: «Ты что, опупел, по своим палишь!» Он тоже заорал: «Стойте! Товарищ лейтенант, выходите скорее, тут неизвестные!» Я сказал: «С этого бы и начинал, а то стреляешь в людей, хотя толком стрелять ночью не умеешь. Зови скорей командира! Учись стрелять ночью, только не по нам». Я ему сказал, чтобы побыстрее позвал командира. Когда тот вышел из землянки, я сказал, что мы пришли их сменить, если они собрались, то пусть выходят, а мы посмотрим оборону. Командир сказал, что до противника 120 метров, нужно говорить шепотом, а то услышат. Орать не будем, чего шепотом говорить, когда солдат закатил по нам длинную очередь, но, слава богу, промахнулся. Тут подошел старший сержант Петр Семенович Шаров и сказал, что в землянку войти нельзя: воды там по нары, на более чем полметра, и в траншеях столько же. Велел найти низкое место в траншее, сделать оттуда отток воды, желательно в сторону тыла, замаскировать. Буквально за полчаса прорыли отвод, спустили воду, в полу траншеи добавили желобков, и вода отовсюду сошла, солдаты вошли в землянку. Оказалось, что ночью наши предшественники держали только один пост, стоял один солдат у землянки – и все. До окопа противника в самом деле было 120 метров, и даже ночью они были четко видны.

Тем временем сменились. Между нами и финнами проходило Архангельское шоссе, тракт. Вдоль него стояли снегозащитные щиты, за ними валы снега, в промежутках траншеи. Были мы там недолго. Вот только сменой и запомнилось, да еще тем, что при прощании «их» помкомвзвода предложил поменяться командирами: «Мы вам отдадим своего, а вы нам своего, хоть на время, или забирайте нашего, мы с ним пропадем». «Я не знаю ваших дел, но то, что вы, как лягушки, прыгали по колено в воде, показывает, что вы все или лодыри, или круглые дураки, и нечего на командира пенять».

Несмотря на малое друг от друга расстояние, мы не потеряли ни одного человека: никого не ранило и не убило. Вообще, пока я командовал взводом, с апреля 1942-го по октябрь 1943-го, не потерял ни одного человека.

Финны по своей для нас вредной привычке работали по ночам: что-то копали (видно было, как летела земля, стучали, заколачивали перед окопами для чего-то колья в землю). Ночи две мы наблюдали за этим, а потом из двух сразу пулеметов с крыши землянки запустили по ним длиннейшие очереди. Больше они не работали ни ночью,