Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин Страница 28

В военном отношении, в период 1422–1427 годов, главной заслугой Карла VII, поскольку самая важная его наступательная операция под Вернёем, провалилась, была организация обороны и поддержание боевого духа среди капитанов своих войск, с которыми у него были довольно эпизодические совещания и которых он практически не контролировал.

Признание Карла королем за пределами Франции

Уже 2 апреля 1422 года Мартин V, принимая французское посольство, отправленное в Рим Дофином, во главе с архиепископом Турским, Жаком Желю, приветствовал Карла, заявив, что он никогда не собирался делать ничего, что могло бы ущемить его право на королевство Франции. Для Папы, несмотря на порочащие его слухи, Карл оставался сыном короля Франции, а не мятежником. Через несколько недель после смерти Карла VI Папа, отвечая на послание Карла VII, переданное ему Жоффруа Шоле, который стал настоятелем бенедиктинского приорства Вилламе в Бретани после принятия обетов в аббатстве Мон-Сен-Мишель, обратился с письмом к своему "дражайшему сыну во Христе, Карлу, прославленному королю Франции". В этом послании говорилось о несчастьях, постигших покойного короля и его семью, и о его немощи. Нового государя просили обратить все свои заботы и помыслы на успокоение своего народа и спасение своей страны. Он должен был стать "всенародным отцом страны", особенно в этот период, столь взбудораженный войнами. "Бойся Бога, почитай его Церковь, не допускай, чтобы в твоем королевстве ущемлялись церковные свободы". Поэтому, в какой-то степени, Карл на этого Папу мог положиться[171].

Король ответил письмом с подписью полным титулом, в котором заявил о своей преданности Святому Престолу и обязался провести требуемые реформы[172].

Подход Мартина V тем более интересен, что между ним и англо-французским правительством Генриха V, а затем Бедфорда, существовало сердечное взаимопонимание, в то время как в Буржском королевстве, и это уже в 1418 году, действовал режим "абсолютной независимости от Святого Престола в плане взимания налогов и распределения льгот", короче говоря, то, что позже стало известно как галликанизм[173]. Так, например, запрещалось вывозить золото за пределы страны для папства, а также принимать во внимание папские буллы или решения принятые римским трибуналом.

На церковном Соборе в Павии и Сиене (23 апреля — 21 июля 1423 года) позиция "французской нации" осталась прежней — требование "свободы" Церкви Франции против предполагаемых "свобод" Церкви Рима.

В 1424 году герцог Бедфорд попытался воспользоваться этой конфронтацией и потребовал назначения ряда французских кардиналов из английской партии, включая Жана де ла Роштелье, архиепископа Руана, и перевода или низложения прелатов из партии Карла VII, которые в силу обстоятельств были вынуждены покинуть свои епархии, таких как Рено де Шартра, архиепископа Реймсского, Гийома де Шампо, епископа Лаона, Роберта де Рувра, епископа Се, и Роберта де Жирема, епископа Мо. Он хотел, чтобы Папа именовал Генриха VI королем Франции и Англии всякий раз, когда тот рекомендовал ему прелатов, назначенных в подчиненные ему провинции, иначе регент грозил отказать им в мирских правах на бенефиции.

На все эти просьбы и требования Мартин V отвечал уклончиво: "Требуются хорошие и соответствующие условия", "Пусть это будет сделано в соответствии с целесообразностью и удобством". Примечательно, что в письме Бедфорду Папа назвал его только "благородным господином", не признавая его регентом королевства Франции. Точно так же в своих немногочисленных письмах Генриху VI он титуловал его только королем Англии.

В результате Бедфорд стал действовать жестче, и в октябре 1424 года, на собрании Генеральных Штатов в Париже, заявил, как во времена арманьяков, что он печется о "свободах церкви Франции". В этом его поддерживал и Парижский Парламент, о чем свидетельствуют слова королевского прокурора произнесенные 10 января 1426 года: "Когда говорят, что Папа наделен мирской властью и что Бог поручил Святому Отцу [Петру] паси овец Моих, это правда, но Он не сказал ему: стриги овец Моих... Поскольку Святые Отцы и Святые Соборы предоставили ординариям право на получение бенефициев, Папа не может отобрать их у них или даровать им"[174]. Но позже Бедфорд пошел на попятную и "английская Франция" вновь признала власть Папы Мартина V, а Жан де ла Роштелье получил таки свою кардинальскую шапку (24 мая 1426 года).

После некоторых колебаний, Карл VII, следуя советам своей тещи Иоланды и своего зятя герцога Бретонского, а также, возможно, прислушавшись к предложению Жана Луве, президента Счетной палаты[175], в своем письме к Папе от 10 февраля 1425 года, заявил, что традиционное почитание королями Франции папства всегда было для них источником процветания. Мартин V был назван уникальным и великим понтификом, которого так долго ждали, и который поддержал его в несчастьях. Отныне все рескрипты Папы, касающиеся юрисдикции или распределения благ, подлежат во Франции неукоснительному исполнению[176].

На самом деле, только около Пасхи 1425 года между Буржским королем и папством были восстановлены узы доверия. Тогда, говорят хронисты Монстреле и Ваврен, "послы короля Карла отправились в Рим к Папе Мартину, чтобы выразить ему послушание упомянутого короля". Папа, по их словам, приветствовал это посольство, возглавляемое Филиппом де Коэткисом, епископом Сен-Поль-де-Леон[177].

Вслед за новым посольством, возглавляемым Рено де Шартром, Мартин V в своих буллах от 21 августа 1426 года предоставил Франции так называемый Дженаццанский конкордат, который должен был удовлетворить все стороны, включая короля. "У всех были причины для радости, а у Папы, возможно, даже больше, чем у других, ведь, восстановив свою власть в англо-бургундской Франции, он увидел, что она полностью признана и во французской Франции, где он хотел, за исключением нескольких уступок, сделанных, в частности, ординариям, пользоваться более или менее теми же правами, что и последние Авиньонские Папы"[178]. Папа приписывал свой успех вмешательству Марии Анжуйской[179].

Однако главным для Карла VII было то, что до и после 1422 года его легитимность никогда официально не оспаривалась; до и после 1426 года ему каким-то образом удавалось продвигать на вакантные епископские места людей, которым он доверял, или по крайней мере ему не враждебных; вклад же Церкви Франции в финансирование папства оставался весьма ограниченным.

С другой стороны, можно задаться вопросом о выборе сделанном Мартином V, ведь в основном, как и его предшественники в XIV веке, он выступал за мир и согласие между Францией и Англией и будучи сторонником нейтралитета папства, мог лишь поощрять взаимные уступки с обеих сторон, но в то же время он, вероятно, считал, что личная уния двух королевств опасна для равновесия в христианском мире и, скорее всего недостижима.

Поддержка Мартина V была не только символической, поскольку через назначение епископов, при условии одобрения Римом, он мог вмешиваться во внутренние дела Буржского королевства, либо ослабляя его, либо усиливая. С Сигизмундом Люксембургом, королем римлян, дело обстояло иначе, так как его отказ признавать договор в Труа имел лишь очень ограниченные практические последствия.

После нескольких туров переговоров, которые вел, в частности, итальянец Томассино Нардуччо, в 1424 году, Карл VII написал Сигизмунду письмо,