Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 28

ответил, что минером. А все дело в том, что передо мной шел земляк Лешка Марков, который вызвался быть минером. Он меня начал на эту специальность также агитировать: «Давай иди в минеры!» В результате я пошел в минеры. Все этому удивлялись. Говорили: «Как ты, человек с десятиклассным образованием, пошел не в дальномерщики, а в минеры. То есть не выбрал никакой более интеллигентной специальности». Так я «удружил» своему другу Лешке Маркову и пошел в минеры, так что моя судьба сложилась именно таким образом.

В этом качестве Вы служили до начала войны?

Да. Но там, собственно говоря, получилась такая вещь, что, когда мы еще не воевали с Германией, финны били по нашим фортам огромными 24-дюймовыми снарядами. А я, между прочим, во время этой кампании очень хотел попасть в батальон лыжников. В тот период туда как раз шел набор. Занимался этим вопросом знаменитый Гранин, флотский капитан, но не корабельной, а береговой службы. Я писал рапорта, просил свое командование, чтобы меня именно туда направили. Молодежь рвалась куда-то, хотя совершенно не представляла того, на что идет. Ведь еще когда я учился в школе, в своем Донбассе, в городе Беловодске, то считался хорошим лыжником. Но командир мне сказал: «Ну куда ты рвешься? Ты же южный человек, хохол. Зимы ты не видел. Снег-то бывал хоть у вас? Нет, я тебя не могу с собой взять. Я беру настоящих профессионалов-лыжников, а с тобой будет возня». В общем, не взял. Так я остался на корабле. Но мне и на своем катерном тральщике «Снег» хватало работы. Я же был специалистом по минам. Едва эта небольшая война закончилась, как началась Отечественная. Немцы напали на Россию.

Войны вообще предчувствовали? Понимали ли то, что рано или поздно немцы нападут на Россию?

Мы этим жили: все знали, что вот-вот, не сегодня, так завтра, начнется война с немцами. И через какое-то время она действительно началась. Помню, тогда мы подумали: ну год, два эта война протянется. А пришлось мне служить во флоте, вопреки всем ожиданиям, семь лет. Еще до того, как началась война, мы считали, сколько нам осталось служить. А как только войну объявили, так и перестали считать. Нам сказали: все, ребята, будем служить до упора. Или, как у нас во флоте говорят, до деревянного бушлата. Я запомнил эту поговорку: будет деревянный бушлат. Почему велись все эти разговоры? Потому что кругом был огонь. И не имело никакого значения, служишь ли ты в Кронштадте на корабле или в части. Кроме того, я служил на самом большом линкоре среди всех кораблей, это, считай, единое целое.

Чем Вам запомнился день 22 июня?

Я почему-то не помню этот день.

На своем корабле Вы так до конца войны и служили?

Нет. Получилось так, что я какое-то время служил в Эстонии, в городе Таллине. В августе 1941 года мы участвовали в знаменитом Таллинском переходе наших кораблей в Кронштадт. Во время него наш корабль «Снег» подорвался на морской мине и стал тонуть. С нашей команды выжили только я и боцман. Как оказалось, наш «Снег» был торпедирован финской подводной лодкой. Он развалился. Мы прыгнули за борт. Помимо того, что я тонул, я еще получил ранение в затылок. Ходившая по морю шлюпка нас подобрала. Потом на какой-то самоходной барже нас отправили в Кронштадт. Там я в течение двух месяцев лечился в военно-медицинской академии.

Не могли Вы рассказать о Таллинском переходе подробнее. Ведь, если я не ошибаюсь, в нем погибло около 30 тысяч моряков.

О своих личных впечатлениях по поводу того самого перехода я довольно подробно рассказывал одной девчонке, корреспондентке от «Литературной газеты». Было это очень давно, не в то время, что сейчас, когда память совсем плохо работает. Помню, когда я ей поведал об этом переходе, о том зареве, которое стояло над морем в первую ночь, она мне сказала: «Михаил Матвеевич, не надо мне эти детали рассказывать. Я не могу их слушать». «А как же, — спросил я ее, — нам вести с вами беседу?». «Ну рассказывайте без конкретных вещей, — сказала она. — А то я, слушая историю Таллинского перехода, забыла обо всем: где редакция, где что». Надо понимать, что все это происходило в первые послевоенные годы. В каждой семье кто-то погиб на фронте или сгинул в лагерях. Это было, конечно, очень тяжелое время. Это сейчас все забылось и спуталось. Но лично я, конечно, не все забыл. Есть вещи, которые выбросить из памяти просто невозможно.

Ну а все-таки, что Вы можете об этом рассказать?

Вся эта трагедия случилась в первую ночь: сразу же после того, как мы отправились в путь. Помню, когда я вынырнул из воды, то обратил внимание на то, что какая-то штука щиплет меня сзади головы: какой-то, знаешь ли, кровавый холодец там застрял. На барже меня довезли до Кронштадта. Там нас выгрузили, сделали перевязки: оказали такую, я бы сказал, первую медицинскую помощь. Потом на пароходе довезли до военно-морской академии, которая оказалась почти полностью забитой нашими флотскими ребятами. Вот там нас лечили. Правда, я точно не знаю, сколько я там пролежал. Где-то около недели или двух недель. Но ранение оказалось серьезным. Таким было мое участие в Таллинском переходе.

Между прочим, впоследствии мне пришлось вернуться в город Таллин. Когда в 1944 году его освободили и было уже понятно, что дело близится к нашей окончательной победе, меня перевели в специалисты по минам. Конечно, война находилась еще в самом разгаре. Но все в то же самое время понимали, что скоро гитлеровской Германии придет конец.

В чем заключалась Ваша работа в качестве спеца по минам?

Поскольку я был специалистом по большим германским минам БГ-4, меня направили на минно-торпедные военные склады, которые располагались за Таллином, на берегу моря. Я ими заведовал: как говорится, участвовал в их обслуживании. А когда впоследствии наши корабли пришли, то меня как, опять же, специалиста вместе со своими минами взяли обратно на судно. А базировались мы, собственно говоря, где? Там шел фарватер. Справа был Кронштадт, а слева — Кроншлот. Так вот, наши торпедные катера, эти самые, как говорят, тральщики, базировались в Кроншлоте. Там я какое-то длительное время служил на тральщике. Конечно, я служил на разных кораблях, но самым памятным периодом для меня является все-таки служба на прекрасном, как я считаю, корабле «Снег». Он был чем-то вроде уменьшенного эсминца, но смотрелся как большой, я