«Искусство и сама жизнь»: Избранные письма - Винсент Ван Гог Страница 28

мрачное место, и на первый взгляд от всего в окрестностях веет ужасом и смертью. Рабочие – большей частью истощенные, бледные от лихорадки люди с обветренными лицами, они выглядят уставшими, изможденными и преждевременно состарившимися; женщины большей частью тоже поблекшие и увядшие. Шахту окружают убогие шахтерские лачуги с парой засохших, покрытых сажей деревьев, а также колючие изгороди, навозные ямы и кучи золы, горы угольного шлака и т. д. Марис мог бы написать великолепную картину на основе всего этого.

Вскоре я попробую это зарисовать, чтобы у тебя было представление.

У меня был хороший провожатый: мужчина, который проработал там тридцать три года, приятный и терпеливый человек, который хорошо объяснял и старался, чтобы я все понял.

Мы вместе с ним спустились вниз, на этот раз на 700 метров в глубину, и прошли до самых потаенных уголков этого подземного мира.

Ступенчатые или уступчатые забои (ячейки, где работают горняки), наиболее удаленные от выхода, называются «des caches» (потайное место, которое сложно найти). В этой шахте пять уровней, три верхних истощены и заброшены, работы там не ведутся, потому как больше нет угля. Если бы кто-то попытался изобразить забои на картине, это было бы чем-то новым и неслыханным или, вернее, невиданным. Представь себе вереницу забоев в довольно узком и длинном штреке, свод которого поддерживают грубые деревянные балки. В каждом из забоев находится рабочий в одежде из грубого холста, несвежий и грязный, как трубочист, и при тусклом свете маленькой лампы добывает уголь. В одних забоях шахтер может стоять в полный рост, в других он вынужден лежать на земле.

Планировка немного напоминает пчелиный улей, или темный мрачный коридор в подземной тюрьме, или вереницу маленьких ткацких станков, или, вернее, ряд хлебных печей, какие можно встретить в крестьянских домах, или ячейки в склепе. Сами штреки напоминают большие дымовые трубы в домах брабантских крестьян.

В некоторых отовсюду сочится вода, и свет от шахтерской лампы, отражаясь, словно в сталактитовом гроте, создает диковинный эффект. Одни шахтеры работают в забоях, другие грузят добытый уголь в маленькие вагонетки, которые передвигаются по рельсам, как конка, – в основном этим занимаются дети, как девочки, так и мальчики. Там, в семистах метрах под землей, имеется загон, где находятся штук семь старых кляч, которые таскают более тяжелые объемы к так называемой приемной площадке – месту, откуда их вытягивают на поверхность. Другие рабочие укрепляют обветшавшие штольни, чтобы предотвратить их обрушение, или прокладывают новые штреки в угольной шахте. Как моряки, которые на суше скучают по морю, несмотря на все поджидающие их опасности и трудности, так и шахтеры охотнее проводят время под землей, чем на ее поверхности.

Поселки кажутся заброшенными, тихими и вымершими, потому что жизнь протекает здесь под землей, а не наверху. Можно прожить тут многие годы, но, не побывав внизу в шахтах, невозможно получить представление об истинном положении вещей.

Люди здесь совсем необразованны и невежественны, многие не умеют читать, но при этом они смышленые и расторопные в своей сложной работе, они мужественны, довольно хрупкого телосложения, но крепки в плечах, у них угрюмые, глубоко посаженные глаза. Они искусны во многих вещах и работают на удивление много. Очень нервные по натуре, я имею в виду, не слабые, а чувствительные. Им свойственны глубоко укоренившаяся ненависть и стойкое недоверие по отношению к любому, кто хочет ими управлять. Для общения с угольщиками нужно обладать натурой и характером угольщика и забыть о претенциозности, надменности или менторском тоне, иначе тебя не примут и ты никогда не заслужишь их доверия.

Я тебе уже рассказывал о шахтере, который сильно обгорел в результате взрыва газа? Слава богу, он уже восстановился и выходит на улицу, совершая для тренировки длительные пешие прогулки, руки его еще слабы, и пройдет немало времени, прежде чем он сможет работать ими вновь, но все же он уцелел. С тех пор довольно много людей заболели тифом и острой лихорадкой, которую также называют «la sotte fievre»[66], потому что во время нее человек дурно спит, ему снятся кошмары и начинается бред. Итак, сейчас снова много больных, прикованных к постели людей, они лежат в своих кроватях, истощенные, слабые и жалкие.

В одном доме все слегли с лихорадкой, и никто или почти никто не может им помочь, поэтому заболевшие ухаживают друг за другом. «Ici c’est les malades qui soignent les malades»[67], – сказала хозяйка дома: у бедняка и друг бедняк.

Встретилось ли тебе что-нибудь красивое? Я очень жду твоего письма. Много ли написали Израэльс, Марис и Мауве за последнее время?

Несколько ночей назад здесь в хлеву родился жеребенок: милая маленькая скотинка, которая вскоре уже твердо стояла на ногах. Рабочие здесь часто держат коз, и повсюду в домах живет молодняк, а также кролики, которых можно найти в каждом шахтерском жилище.

Мне нужно навестить больных, и поэтому приходится закругляться; напиши мне как можно скорее, подай признаки жизни, если у тебя будет время.

Кланяйся всем дома и Мауве при случае, пусть твои дела идут наилучшим образом, и верь мне, остаюсь навсегда, мысленно жму руку,

твой любящий брат Винсент

Спуск в шахту – это жутковатый опыт, для этого используется нечто вроде корзины или клетки, словно ведро в колодце, но этот колодец 500–700 метров глубиной, и когда снизу смотришь вверх, обнаруживаешь, что дневной свет уменьшился до размеров звезды в небе. Ты испытываешь такое чувство, будто впервые попал на морской корабль, только еще хуже, но, к счастью, это длится недолго. Шахтеры просто привыкают к этому, но все же сохраняют непреодолимое чувство страха и ужаса, которое неотступно сопровождает их и для которого есть основания и причины. Но когда ты уже внизу, страдания остаются позади и твои старания щедро вознаграждаются тем, что ты там видишь.

Адрес:

Vincent van Gogh

chez Jean Baptiste Denis

Rue du petit Wasmes

Wasmes (Borinage, Hainaut)[68].

154 (132). Тео Ван Гогу. Кюэм, приблизительно между понедельником, 11 августа, и четвергом, 14 августа 1879

Дорогой Тео,

пишу тебе, чтобы, во-первых, поблагодарить за визит. Много времени минуло с тех пор, как мы виделись или писали друг другу, а ведь раньше это было принято между нами. И все же лучше, когда люди нуждаются друг в друге, чем когда относятся друг к другу как трупы, тем более что человек не имеет права называться трупом, пока его смерть не констатировали законным образом, и в этом поведении присутствует некое ханжество или, по крайней мере, наивность. Наивно в том смысле, как бывает наивным молодой человек четырнадцати лет, который считает, что титул и положение в обществе действительно обязывают его носить цилиндр. Часы, проведенные вместе, стали доказательством того, что мы оба все еще находимся в мире живых. Во время встречи и прогулки с тобой я испытал чувство, которое раньше возникало у меня гораздо чаще, чем теперь: будто жизнь – нечто хорошее и ценное и ею следует дорожить; и я ощутил себя бодрым и живым, каким не был давно, так как невольно жизнь начала становиться или казаться мне гораздо менее ценной, все более незначительной и несущественной. Когда ты живешь среди людей и связан с ними симпатией, то осознаешь, что у тебя есть смысл существования, что ты не совсем ничтожное существо, но, возможно, сгодишься для чего-то хорошего, учитывая, что люди нуждаются друг в друге и, будто попутчики, совершают одно и то же путешествие. Но подобающее самоуважение очень зависит и от отношений с другими.

Заключенный, который обречен на одиночество и бездействие, в особенности если срок длится очень долго, со временем неотвратимо столкнется с последствиями этого, как и тот, кто очень долго голодал. Я не гидрант и не фонарный столб из камня и железа, и, как и все, нуждаюсь в симпатии, дружеских и доверительных отношениях, и не способен обходиться без них, не ощущая при этом пустоты и чувства потери, как и любой другой весьма воспитанный и приличный человек; и я говорю тебе об этом, чтобы ты понял, насколько благотворно повлиял на меня твой приезд.

Одновременно с этим мне бы не хотелось, чтобы мы отдалились друг от друга так, как это произошло со всеми дома. Сейчас мне очень не хочется туда ехать, и я все больше склоняюсь к тому, чтобы остаться здесь. Все же