Екатерина Великая - Вирджиния Роундинг Страница 27

Указания относительно поведения Екатерины иные. Они демонстрируют, что, вероятно, она вела себя вовсе не так идеально, как говорят ее мемуары. Ей было предписано ревностно придерживаться русского православия, не вмешиваться в дела государства, не обижать мужа и не обращаться с ним холодно. Ей наконец ясно указали (возможно, впервые), что ее цель — произвести наследника. Главной причиной для назначения на этот наблюдательный пост Марии Чоглоковой была обеспокоенность императрицы тем, что после почти года замужества Екатерина не показывала признаков беременности. Чоглоковой вменялось в обязанность выявить причину столь неудовлетворительного хода дел и воодушевить свою подопечную на великую цель. Вот как вспоминалось об этом Екатерине: «Она имела репутацию очень добродетельной, потому что обожала своего супруга. Она вышла замуж по любви, и такой хороший пример, поставленный перед моими глазами, очевидно, должен был вдохнуть в меня желание подражать ей»{81}.

В день после назначения Чоглоковой Елизавета набросилась на Екатерину, обвиняя ее в том, что она влюблена в другого мужчину или намеренно отказывается забеременеть, будучи в сговоре с королем Пруссии, как и ее мать. Екатерина, испугавшись, что императрица может ударить ее, разразилась слезами, но умудрилась не повторить ошибку Петра и не возражала Елизавете, пока гроза не отгремела. По этому поводу Петра не обвиняли никогда. Елизавета, видимо, решила, что ситуация целиком зависит от Екатерины. Екатерину так расстроил ее первый «разговор» с императрицей наедине, что она подумала даже о самоубийстве: одна из горничных видела, как великая княгиня пыталась проткнуть ножом корсет.

Подозрение, что Екатерина могла полюбить кого-то другого, возникло из-за ее дружбы с Андреем Чернышевым, кузеном Захара и его брата Ивана. Все трое состояли в свите Петра (пока Захара не убрали). Великий князь особенно любил Андрея и регулярно посылал его с записками к Екатерине. Андрей снабжал Екатерину сведениями о том, что происходит при дворе. В тех условиях все нуждались в шпионах и доверенных лицах. А кроме того, возможно, что, изголодавшись по вниманию, великая княгиня начала слишком хорошо относиться к нему и, сделав свои чувства достаточно очевидными, поставила себя в опасное положение. Ее камердинеры именно так и считали и были намерены защитить ее от собственной неосторожности. Предупрежденный об опасности, которая им грозит, Андрей решил следовать общей практике русских придворных при встрече с потенциальной бедой — переждать ее в постели. В течение нескольких недель он симулировал болезнь. Позднее, в то самое время, когда получила свое назначение Мария Чоглокова, всех трех Чернышевых отослали из Санкт-Петербурга — служить лейтенантами в полки, базировавшиеся возле Оренбурга, на реке Яик (позже названной Уралом).

Усиленный контроль, однако, не помог исправить тот факт, что брак все еще не имел завершения, и чем дольше длилась эта ситуация, тем труднее становилось молодой паре преодолевать смущение — и в отношениях друг с другом, и в отношениях с окружающими, которые следили за ними. Кроме того, Екатерина была уверена, что если императрица пыталась заставить их продолжать супружеские отношения, другие люди при дворе упорно стремились заставить их разойтись еще дальше:

«У меня были все причины верить, что в то время существовало огромное желание преумножить трудности между мною и великим князем. Потому что вскоре граф Девьер ни с того ни с сего сообщил мне о дикой страсти великого князя к мадемуазель Карр, гофмейстерине императрицы, а позднее поведал, что он заметил, как мой муж демонстрирует такие же чувства к мадемуазель Татищевой»{82}.

Покои в Летнем дворце, где все это происходило, не были созданы для удобства обитателей. Заметки Екатерины позволяют заглянуть даже в отхожие места дворца:

«Они образовывали анфиладу комнат с двумя входами: один с лестницы, по которой проходили все, кто шел навестить нас, а другой вел в покои императрицы. Поэтому чтобы выполнять работы в наших комнатах, слуги должны были пользоваться одним из этих выходов. Однажды случилось так, что иностранный посланник, придя к нам на аудиенцию, первым делом увидел ночной горшок, который несли опорожнять»{83}.

Переезды двора на протяжении всего года из дворца во дворец каждый раз влекли за собой перевозку мебели, так как не хватало зеркал, кроватей, стульев, столов и сундуков, чтобы обставить все дворцы для использования их в разное время. Постепенно Екатерина начала приобретать собственную мебель, чтобы ликвидировать эти нехватки.

В начале июля 1746 года Петр с Екатериной сопровождали императрицу в инспекционной поездке в Ревель (ныне Таллинн, столица Эстонии). Путешествие было нелегким, так как на каждой остановке помещения почтовых станций занимались императрицей и ее свитой; молодой двор вынужден был обходиться палатками или помещениями для прислуги. Екатерина сохранила отчетливые воспоминания о неудобствах и трудностях, вызванных капризами императрицы и отсутствием определенного порядка:

«Я помню, как однажды во время этого путешествия одевалась перед печью, где только что спекли хлеб, а в другой раз, когда я вошла в палатку, где стояла моя кровать, там оказалось по щиколотку воды. Все становилось еще хуже из-за отсутствия у императрицы четкого распорядка, представлений о времени отъезда и прибытия, еды и отдыха; поэтому все мы были чрезвычайно измотаны — и встречающие, и приезжие»{84}.

Прибытие в город Екатериненталь явилось хорошим примером отсутствия у Елизаветы способностей к планированию: она хотела въехать с большой помпой и церемониями, в дневное время — но вместо этого двор оказался в городе под проливным дождем в половине второго ночи. «Мы были тщательно одеты, но, насколько я знаю, нас никто не увидел, потому что ветер задул все фонари»{85}.

Оказавшись снова в Санкт-Петербурге, Екатерина впала в депрессию. У нее начались боли в груди и частые приступы слез из-за скуки и постоянных придирок Марии Чоглоковой (к которой теперь присоединился муж).