Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев Страница 26

Одно время его соседом по этажу был другой студент, Элмер Кейт, который учился в Оксфорде и мог поделиться впечатлениями о жизни в Англии. Позже Том удивлялся его «английскости» – кажущейся легкости в общении в сочетании с непроницаемостью на более глубоком уровне. Этажом ниже жили мисс Мэри Стимпсон и мисс Элла М. Палмер. Хозяйка, мисс Кэролайн Дж. Кэрролл, жила в том же доме. Находился он в наиболее «женской» части Гарварда. Неподалеку жила кузина Элиота Элинор.

По словам Эйкена, Элиот в это время придавал на удивление мало значения своим новым стихам. Все же ему он показал и «Пруфрока», и «Балладу о толстой Лулу» и еще одно стихотворение c французским названием «Entretien dans un parc» («Разговор в парке»). Показывал он ему и «Женский портрет», над которым продолжал работать, вернувшись в Гарвард.

На стене он повесил репродукцию «Желтого Христа» Гогена, которую привез из Парижа. На глубокомысленные замечания о каком-нибудь «изощренном примитивизме» Гогена он язвительно отзывался, что «тут нет ничего примитивного». Язвительность в это время стала характерной чертой Элиота. «Говоря в скобках, – отмечал Эйкен, – его иногда заносило: “Шелли был дурак” или, о Чехове, “я предпочитаю моего Ибсена неразбавленным”»[153]. Чехов был популярен, в 1912 году вышли переводы на английский «Чайки» и «Вишневого сада».

На оборотной стороне черновиков «Женского портрета» сохранились стихи о Боло и Коломбо[154].

Крайняя неуверенность в себе героя «Пруфрока» и «Женского портрета» вызывает интерес и удерживает внимание читателя. На нее опирается развитие сюжета. В столкновении с нею оживают сюжетные детали. Ею подчеркивается острая наблюдательность героя. Видение противостоит действию. Эта черта долго будет одной из главных в его поэзии. TWL: «Являясь всего лишь наблюдателем происходящего и никак не действующим лицом, Тиресий все же остается тем важнейшим персонажем поэмы, который соединяет в себе всех остальных персонажей»[155].

В «Женском портрете» неуверенность героя нарастает к концу поэмы. В первой части он приглашен на чай к немолодой даме. Аранжировка предполагает возможность дальнейшего сближения: «Я этот день оставила для вас…» Перед этим они побывали на концерте, польский виртуоз играл Шопена. Дама: «Шопен интимен так/ Что кажется, его душа/ Воскреснуть может лишь среди друзей…» (пер. Я. Пробштейна).

Неуверенность героя, однако, сильнее всех ухищрений.

Во второй части поэмы рассказывается о следующей встрече (герой собирается в Париж). Дама уже осознает, что отношения не складываются.

Вот и сирень в разгаре цветенья.

В комнате дамы – ваза с сиренью.

Она говорит и ветку сирени сжимает:

«Вы не знаете, не знаете, право, мой друг,

Что есть жизнь, – вы, кто держит ее в руках».

(Она медленно веточку вертит в руках.)

«Но жизнь ускользает из наших рук,

А молодость жестока и бессердечна

И смеется над тем, чего не замечает».

Я улыбаюсь, конечно,

Не отрываясь от чая.

(Пер. Я. Пробштейна)

В конце поэмы неуверенность достигает кульминации:

Она умрет, а я с пером в руке застыну,

Над крышами – покровы дыма и тумана,

И на мгновенье

Я погружусь в сомненья,

Не разобравшись в чувствах, не поняв,

Глупо или мудро, поздно или слишком рано…

Быть может, лучше будет ей за той, последней

гранью!

(Пер. Я. Пробштейна)

Это не значит, что герой поэмы – alter ego автора. Вернувшись в Америку, Том стал брать уроки бокса. Спортивный зал находился в южной части Бостона, в основном населенной ирландскими эмигрантами-католиками. Тренера звали Стив О’Доннелл.

Эйкен: «Был ли Стив О’Доннелл прототипом Суини, как полагали некоторые? В любом случае у нас вошло в привычку ужинать вместе после этих вечерних занятий, обычно в греческом ресторане на Стюарт-стрит, маленьком, грязном и на удивление дешевом заведении, которое к тому же соединяло в себе ресторан и бильярдную; и именно здесь мы собрались однажды… когда он случайно ударил Стива слишком сильно, и тот пришел с подбитым глазом…»[156]

2

Целью возвращения в Гарвард была подготовка диссертации. Новым у Элиота был интерес к санскриту и индийской философии, возможно вызванный влиянием И. Бэббита. Сказалось и влияние родственников. Модное увлечение Востоком не обошло «Шефа» – Шеффилда, мужа сестры Ады, а знаменитый индолог Ч. Р. Лэнман (1850–1941), преподававший санскрит, был женат на представительнице семейства Хинкли.

Благодаря Лэнману Гарвард располагал великолепной коллекцией книг и рукописей на санскрите. Постоянство в переменах – эта идея могла привлекать Элиота. В лекциях Лэнман подчеркивал, что в «Джатаках» упоминается не менее 547 рождений Будды, предшествовавших его просветлению. Он также обращал внимание на параллели между буддизмом и христианством. В его статье «Буддизм» говорилось, что Будда видел причину страдания «в жажде существования (неважно, сколь благородного) и в жажде удовольствия. Если вы сможете подчинить эти виды жажды, вы оказываетесь на пути к спасению, Нирване»[157].

В 1911–1912 годах Элиот сдал Лэнману экзамены по индийской филологии и началам санскрита, а в 1912–1913 годах – еще по двум предметам, включавшим пали, язык самых древних буддийских рукописей. Занятия в 1911–1912 годах включали чтение «Панчатантры» и «Бхагавад-Гиты». В 1912–1913 годах на пали читались «Джатаки» и «Огненная проповедь» Будды. Параллельно он слушал курс индийской философии Дж. Х. Вудса (1864–1935) и годовой курс по буддизму японца Масахару Анэсаки (1873–1949). Возвращаясь в Америку для продолжения академической карьеры, Элиот подчинялся давлению семьи. А избавление от желаний дает свободу…

Буддистом Элиот не стал – скорее всего, интерес к восточной философии и буддизму у него отвечал каким-то психологическим потребностям. Позже он утверждал, что курсы Лэнмана и Вудса оставили у него ощущение «просвещенной мистификации».

Со стороны могло показаться, что он начал строить академическую карьеру. В 1912–1913 годах он уже вел занятия в качестве ассистента. Сочетание преподавания и подготовки диссертации типично для американских университетов, поэтому срок в 5–6 лет для написания диссертации считается нормальным. На следующий год он стал председателем университетского философского общества.

К восточной философии в 1913 году добавились современная философия и методология – осенью Элиот записался на курс Джозайи Ройса «Сравнительное изучение различных типов научного метода». Впрочем, и здесь он склонялся к изучению «корней» – его курсовая была озаглавлена «Интерпретация первобытного ритуала» («The Interpretation of Primitive Ritual»).

Но тему для диссертации выбрал менее экзотическую. В июне 1913-го он приобрел книгу оксфордского философа Ф. Г. Брэдли (1846–1924) «Видимость и реальность» («Appearance and Reality»). Точка