Февраль 1933. Зима немецкой литературы - Уве Витшток Страница 26

На встрече у Брентано Брехт заявляет, что всегда наготове. Он пишет все, что необходимо сейчас до выборов: прокламации, воззвания, речи, пьесы. Это он умеет, за тем он и нужен. Но ему требуется защита: ему уже начали приходить письма с угрозами, предупреждающие о визите пяти человек из отрядов СА. Он не собирается ждать, пока они действительно появятся у него на пороге, поэтому интересуется, нет ли возможности «ввести охранные отряды для писателей, находящихся в опасности»? Он представляет себе несколько крепких телохранителей, человек пять, опытных в драках и, по возможности, вооруженных.

Предложение идеально вписывается в мир его «Трехгрошовой оперы»: Брехт в роли народного оратора, которого во время выступлений прикрывают телохранители, как гангстерского босса Мэкки-Ножа прикрывает его шайка.

Но Рудольф Ольден возвращает его к реальности вопросом, как он представляет себе это на практике? Например, в своей квартире: «Не устраивать же у себя караульное помещение». Генрих Манн в ответ на предложение не находит ничего, кроме иронической усмешки, дескать, что будут делать охранные отряды Брехта – караулить писателей или подкарауливать, защищать или заключать под стражу, прикрывать или предавать?

Генрих Манн не пренебрегает возможностью напомнить, что насилие не может быть разумной стратегией писателей, поскольку в конечном счете оно всегда обернется против них. Насилие – средство борьбы нацистов, они могут мобилизовать десятки тысяч бойцов СА. Такой силе охранные отряды для писателей и художников не смогут противостоять. Единственная разумная перспектива – не уличные бои в духе гражданской войны, а возвращение к цивилизованным политическим мерам.

Леонгард Франк предлагает созвать большую демонстрацию, собрание самых именитых писателей, выступающих против Гитлера как рейхсканцлера. Даже небольшое высказывание такого писателя, как Герхарт Гауптман, прогремит на весь мир! Однако это должен быть максимально масштабный и идеологически нейтральный митинг, то есть не ограничивающийся левыми или либерально-буржуазными авторами, а преследующий идеалы, с которыми все могут согласиться: «Как по мне, так ради свободы мысли и тому подобной чепухи».

Не самое оригинальное предложение, остальные лишь пожимают плечами. На 19 февраля под руководством Ольдена уже назначили протестное мероприятие наиболее значимых писателей с известными именами: конгресс «Свободное слово». Даже нашли площадку: большой зал в «Кролль-опере» напротив Рейхстага. Однако Генрих Манн уже отказался участвовать, поскольку не хочет, чтобы его записали в организаторы без его согласия. Также не будет и вступительной речи от Томаса Манна: он в зарубежном турне с лекцией о Вагнере.

Франку и так нелегко в этом кругу. Многие писатели, сторонники КПГ, относятся к нему с подозрением и даже смеются над ним. Он – истинный пролетарий, сын подмастерья столяра, с большим трудом получивший высшее образование. Но последние несколько лет успех и признание откровенно балуют его: восторженные рецензии и соответствующие продажи, к тому же в свои ряды его принимает Прусская академия. Прежде всего, Франк делает целое состояние на успехе повести «Карл и Анна» – истории любви вернувшегося с войны солдата, взявшего фамилию товарища, чтобы завоевать расположение его жены. Он любит выставлять напоказ свое недавно нажитое богатство: одевается по английской моде – в сшитые на заказ костюмы и туфли ручной работы, – любит хорошую еду и дорогие отели.

Окружающие не могут до конца с этим смириться. Все они – Брехт, Анна Зегерс, Иоганнес Р. Бехер, Хелена Вайгель, Альфред Дёблин – выросли в семьях среднего класса, учились в хороших школах и университетах, но сейчас стараются блюсти небуржуазную репутацию. Брехт сделал своей визитной карточкой пролетарскую кожаную куртку, любит ходить небритым, в большой кепке набекрень и очках с проволочной оправой; ему подражают многие молодые писатели левого толка. Но суть не только во внешней стороне дела. По сути, Франка обвиняют в ренегатстве – в том, что он жертвует своими убеждениями ради успеха. Когда Леонгард Франк замечает, как нерешительны и удручены собравшиеся у Брентано, он удивленно говорит Брехту: «Я думал, здесь хотят устроить революцию». Брехт едко отвечает: «Вы будете приятно разочарованы».

В конечном счете Брентано слишком мало внимания уделил запланированной встрече. Нет ни проектов, ни планов, по которым они могли бы договориться, поэтому всех быстро охватывает чувство беспомощности, которое не улучшает настроение, а лишь еще больше его портит. Всего четыре недели назад, еще до того как Гитлер пришел к власти, Брехт, Фейхтвангер, Бехер и Франк на аналогичном собрании говорили о возможной эмиграции как о чем-то само собой разумеющемся. Тогда Брехт умолял остальных ни в коем случае не терять связь друг с другом: «Самое страшное, что грозит нам в эмиграции, – это разлука. Мы должны постараться держаться вместе». Но теперь, когда опасность стала реальной, никто, видимо, не хочет поднимать тему изгнания и заниматься конкретными приготовлениями. Даже Герман Кестен, хотя он уже две недели как держит в кармане наготове визу во Францию.

Только Йоханнес Р. Бехер делает последнюю попытку подбодрить гостей. По его словам, все не так уж и плохо: самое худшее, что может с ними случиться, – это то, что нацисты посадят их всех в поезд и отправят в Москву. И Бехер не видит в этом ничего плохого.

Для него как одного из руководителей КПГ это, наверное, и не страшно. А вот всем остальным такая картина будущего внушает на удивление мало оптимизма, хотя они и считают себя коммунистами. Удрученные, они прощаются и расходятся.

* * *

В этот день Эгон Эрвин Киш получает письменное распоряжение от начальника берлинской полиции. Он родился в Праге и поэтому имеет паспорт Чехословакии, что дает властям право его депортировать. В постановлении указано покинуть страну в течение двух недель, поскольку он занимался «антигосударственной деятельностью против Германского рейха». Киш действительно принимал участие в некоторых мероприятиях, которые были не совсем проправительственными. Если он не покинет страну добровольно, ему грозит депортация, а если вернется в Германию без разрешения – шесть недель тюрьмы. Кишу нравится такое положение дел. Конечно, он никуда не уедет: он предпочтет быть насильно депортированным, что даст ему материал для следующего репортажа, который автоматически станет обвинением против нацистского режима.

* * *

На столбе для афиш висит «Срочный призыв!» Международного социалистического союза борьбы, направленный против неспособности СДПГ и КПГ совместно противостоять НСДАП вне рамок идеологических разногласий. Плакат гласит:

Уничтожение всякой личной и политической свободы в Германии неминуемо, если нам не удастся в последний момент, независимо от конфронтации, объединить