Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения - Брезгам Галинакс Страница 26

на худющей серой лошади по центральной улице города. – Через час здесь проведут преступников для последующего наказания их на площади Цветов. А именно: двух грабителей, отнявших у прохожего кошелек с тремя монетами, – повесят; шестерых крестьян, которые сначала продали оливковое масло для омовения больных, страдающим сифилисом, а после омовения тайно слили это масло в кувшины и вновь продали на рынке под видом свежего, – отстегают кнутами, надев на сих мошенников колодки; иноверца, сношавшегося с христианкой, – оскопят и отправят в тюрьму; мужчину, носившего женское платье и предававшегося содомскому греху, – сожгут у столба, предварительно удавив… Слушайте, жители Рима! Слушайте, жители Рима! Через час здесь проведут преступников…

– Мастер, позвольте мне посмотреть на наказание! – взмолился помощник Бенвенуто, несший мешок с готовыми работами.

– Ага, знаю я тебя, – если отпущу, до ночи не вернешься! – усмехнулся Бенвенуто.

– Нет, синьор Бенвенуто! Клянусь, посмотрю на казнь, – и сразу домой!

– А в прошлый раз, забыл? Когда казнили фальшивомонетчиков? Во сколько ты вернулся?

– Тогда было совсем другое дело! Их казнили медленно: отрубали по кускам пальцы, а затем руки по плечи, да еще поливали раны кипящим маслом. При этом наказание приостанавливали, когда преступники теряли сознание от боли, и ждали, пока лекарь не приведет их в чувство. Мы с ребятами два раза успели сбегать в харчевню перекусить во время этих перерывов. Только в сумерках фальшивомонетчиков, наконец, умертвили, залив им в глотки расплавленный свинец. Вот оттого-то и вышло так долго!

– Матерь Господня! – воскликнул Бенвенуто. – И тебе нравятся такие зрелища?

– Ну, а для чего нам их показывают?

– Для чего показывают? Для назидания, – чтобы другим неповадно было; для устрашения, – чтобы продемонстрировать жестокую силу государства; однако самое главное, я думаю, в ином: толпа любит смотреть на чужие страдания и наслаждаться ими. Но в обычных условиях любовь эту надо скрывать, а тут можно сбросить маску лицемерия, – по делам, де, вору и мука!

– Но вы не ходите на казни, мастер….

– Я? – Бенвенуто пожал плечами. – Зачем мне ходить на них? Мне не доставляет удовольствия смотреть на мучения людей, пусть даже и преступников. Я бы, пожалуй, пошел на казнь, но единственно для того чтобы запечатлеть агонию умирающего: очень трудно схватить подобное выражение в рисунке, а в моих работах мне бы это пригодилось. Но боюсь, что потрясение от увиденного будет настолько сильным, что я вообще не смогу трудиться. Надо уметь не замечать некоторые вещи в жизни, иначе жить станет невозможно.

– Хотите, я сделаю для вас эскизы сегодняшней казни?

– Ах ты, хитрец! – Бенвенуто погрозил ему пальцем. – Ладно уж, иди, но если вернешься без зарисовок, пеняй на себя! Таких надаю тебе тумаков, не поздоровится! А сейчас пошевеливайся: Его Святейшество, поди, нас заждался.

* * *

Во дворце Карлотты все бурлило и кипело. Кардиналы и епископы несли какие-то бумаги, толкались и наступали друг другу на ноги; знатные господа и торговцы переходили с места на место, ругались и договаривались о чем-то; слуги и рабочие перетаскивали тюки с вещами, двигали мебель, волокли сундуки и ящики.

Бенвенуто с трудом отыскал епископа Паоло в одной из задних комнат дворца. Паоло был там с хорошенькой синьорой, которая при виде Бенвенуто закрыла лицо веером и выпорхнула из комнаты.

Внешность женщины показалась Бенвенуто удивительно знакомой. «Диего! – озарило его. – Ужин с «воронами». Диего-Помона… Неужели?!»

Он взглянул на епископа. Тот улыбнулся ему и сказал:

– Бенвенуто, как я рад тебя видеть! Что привело тебя сюда в такое суетное время?

– Я принес готовые работы для Его Святейшества. Он известил меня, что я прощен, и милостиво согласился принять меня. Но мне еле-еле удалось добраться до дворца: сегодня в городе готовится наказание преступников, и улицы уже начали заполняться народом. Кстати, в числе осужденных есть содомит, носивший женское платье.

– Да, да, знаю! Его сожгут на костре. Что же, мы должны сурово карать грешников, занимающихся противоестественным совокуплением. Мы обязаны следить за нравственным здоровьем народа, – назидательно сказал Паоло, ясно и прямо глядя в глаза Бенвенуто.

– Конечно, ваше преосвященство, – кивнул Бенвенуто, пряча усмешку. – Позвольте просить вашу милость сопроводить меня к Его Святейшеству. Я боюсь прогневить Папу своим опозданием.

– О, не беспокойся! Если бы ты сегодня совсем не пришел, Папа этого не заметил бы. Сам видишь, что у нас творится. Впрочем, ты можешь пройти к Его Святейшеству, раз уж явился.

– Как, один? Без сопровождения? Без всяких церемоний? – удивился Бенвенуто.

– Дорогой мой, какие церемонии, когда все вверх дном! Иди прямо к Папе и не заботься об этикете! – Паоло раскатисто рассмеялся.

– Благодарю вас, ваше преосвященство, – поклонился Бенвенуто и хотел уйти.

– Постой! Я еще не сказал тебе, где найти Его Святейшество. Он так устал от хлопот, что заперся вместе с Карлоттой в потайной комнате на мансарде. Папу ищут многие люди, но он приказал объявить всем, что до вечера его не будет. Но тебе-то я открою, где он прячется: поднимешься по мраморной лестнице на второй этаж, пройдешь вправо через два зала, а в третьем на стене висит гобелен, на котором изображен святой Петр с ключами в руках у ворот рая. Отогнешь край этого гобелена и увидешь потайную дверку, за той дверкой – винтовая лестница на третий этаж. Там снова пройдешь по коридору вправо, и тебя встретит человек из охраны Его Святейшества. Ты шепнешь этому человеку: «Все тайное становится явным», – и он отведет тебя к Папе. Только смотри, чтобы за тобой никто не увязался, пусть даже из кардиналов, а то Его Святейшество меня с костями съест, если прознают, где он затаился.

– …Ну, Бенвенуто, ну, чудодей! Истинный чудодей! – восхищенно восклицал Папа, любуясь чашей и медалью. – Какая тонкая работа! Какое искусство! Погляди, Карлотта, чаша будто невесомая, просвечивается насквозь! А какие на ней узоры, какие листья, какие личины, – и все соразмерно, все в гармонии, все на своих местах!.. А медаль! Великий боже, мой профиль отчеканен с такой непостижимой точностью, с какой художники не могли меня нарисовать! А с обратной стороны, гляди, Карлотта, этот волшебник сумел на столь малом пространстве изобразить прекраснейшую женщину, – вот это мастерство! Она олицетворяет Справедливость, – видишь, надпись «Justitia». И подходящее изречение: «Justitia in suo cuique tribuendo cemitur» – «Справедливость – это воздаяние каждому по заслугам». А Справедливость-то на тебя похожа, Карлотта! Ну, чудодей! Ну, угодил!

– Я, Ваше Святейшество, всегда держу слово. Если уж обещал сделать, то сделаю. А плохо работать я не умею, – отвечал Бенвенуто, с достоинством принимая похвалы.

– Ну, и я сдержу слово! Сколько тебе обещано за чашу, столько и получишь.