Нина Барановская - "По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева... Страница 26

Тягучая, тоскливая, как завывания ночной вьюги на пустынной холодной питерской набережной, мелодия начинает ее. Но чем дальше, тем все более и более светло звучит музыка, расцвечиваясь всеми цветами радуги, сверкая золотом питерских куполов, отливая синевой весеннего неба, мерцая призрачными красками белых ночей, вспыхивая красными всполохами рассветной зари.

Это песня-исповедь, песня-автобиография. Но и песня-биография многих и многих, кого в этом городе – великом и ужасном – свела жизнь. Это песня-провидение их судеб.

Со всей землииз гнезд насиженных,от Колымыдо моря Черногослетались птицы на болото,в место гиблое.На кой туда вело –Бог-леший ведает.Но исстаритянулись косякик гранитным рекам,в небо-олово.В трясину-хлябьна крыльях солнце несли,на черный деньлучей не прятали,а жили жадно –так, словно к рассвету расстрел.Транжирилируду непопадя,любви ведроделили с прорвою,роднились с пиявкамии гнезда вили в петлях виселиц.Ветрамвверяли голову,огню –кресты нательные.Легко ли быть послушникомв приходе ряженых?Христос с тобой,великий каверзник!Стакан с тобой,великий трезвенник!Любовь с тобой,великий пакостник!Любовь с тобой!Тянулись косякида жрали легкие,от стен сырыхвоняло жареным,да белые снега сверкали кровьюсолнцеприношения.Да выли-скалилисьсобаки-нелюди,да чавкалазима-блокадница.Так погреба сырые на свет-волюотпускали весну.

Шабаш!

Солнце с рассвета в седле.Кони храпят да жрут удила.Пламя таится в угле,Небу – костры, ветру – зола!Песни под стон топора,пляшет в огне чертополох!Жги да гуляй до утра,сей по земле переполох!Рысью по трупам живых –сбитых подков не терпит металл!Пни, буреломы и рвыда пьяной орды хищный оскал!Памятью гибель красна!Пей мою кровь, пей, не прекословь!Мир тебе воля-весна!Мир да любовь!Мир да любовь!Мир да любовь!

"Воля – весна" вступила в свои права. И с весной вернулось все то, о чем мы забыли на какое-то время, все то, что словно отступило, отодвинулось, перехлестнутое болью утраты.

Я не помню, какая погода была в то утро в середине марта. Точно не помню, но почему-то кажется, что день занимался серый и беспросветный. Потому, наверное, что когда мы сошли на перрон Варшавского вокзала, то удивились обилию серых шинелей. Они маячили почти у каждого вагона. Впрочем, удивились – громко сказано. Все были спросонья, вялые, заторможенные. Кажется, Петя Самойлов сказал, что будто бы ночью кого-то ограбили в поезде, поэтому и встречает поезд из Пскова "вся королевская рать". Все тупо покивали головами. Идиоты. И я в том числе. В кои веки столь демонстративно встречали железнодорожных воров, привлекали такие мощные силы для их задержания? Бред. Но тогда все хотели одного – под горячий душ, в постель – досыпать. Вышли из вокзала, и кто группками, кто в одиночку стали расползаться в разные стороны. Мы с Кинчевым встали на углу Измайловского проспекта и Обводного канала – ловить машины. Нам было ехать в одну сторону. Мне к Театральной, а Костя тогда жил на Васильевском острове.

– Слушай, а что ментов-то сколько было на перроне? – спросил Костя.

– Может быть, и вправду, ловят какого-то особо опасного? – Я сказала это и почему-то вдруг начала нервничать. Оглянулась по сторонам. Недалеко от нас вроде маячила серая фигура. Но я тут же себя мысленно одернула – перекресток, пешеходный переход, мало ли их бывает в таких местах. А вслух добавила: – Похоже, у нас развивается мания преследования. И вообще мы начинаем слишком серьезно относиться к ситуации. Они на многое способны, но не станут же поднимать все силы района на задержание Кинчева?

– Да, чего-то я... – он не договорил, потому что машина остановилась возле нас, и дядька, у которого уже с утра был вид безнадежно усталого человека, буркнул: "Куда?".

Мы поехали. И всю дорогу до моего дома посмеивались над собственной тревогой. Может быть, для того, чтобы шуточками эту самую тревогу заглушить.

Я вышла у арки нашего двора, а Костя поехал дальше, туда, где гостила у бабушки его жена Аня.

Горячий душ, горячий кофе – маленькие награды за ночь в холодном и как всегда грязном вагоне. И несмотря на кофе такой крепости, что, кажется, опусти в него ложку, она будет стоять, я все равно моментально засыпаю.

...И как мне показалось, тут же просыпаюсь, разбуженная настойчивым телефонным звонком. Первая мысль выдернуть из розетки телефонный шнур (надо сказать, эта мысль приходит каждый раз, когда звонит телефон). Но я сняла трубку. Звонила Костина жена:

– Нина, ты не знаешь, во сколько ребята вернутся из Пскова? – спросила она.

Если бы на меня в тот момент вылили ведро ледяной воды, я бы вздрогнула не так сильно. В сознании, перебивая друг друга, закрутились мысли: он не доехал... ей нельзя говорить, что они уже приехали... а не говорить – можно?.. а который час?..

– А который час? – спросила я.

– Около часа дня, – ответила Аня.

Значит прошло уже почти четыре часа с тех пор, как мы вернулись. За это время можно было не только доехать от Театральной до Васильевского, но быть уже где-то на полпути к Москве. Я начала бормотать что-то невнятное, одновременно пытаясь понять, что же могло случиться.

– Понимаешь, – продолжала Аня, – тут нас с бабушкой два дня донимает милиция. Говорят, что Костя должен к ним явиться. Я им объяснила, что он уехал...

– Ты сказала, куда?

– Да.

– А сказала, когда вернется?

– Я время возвращения точно не знала, но сказала, что сегодня.

Ах, Аня, Аня... Придется говорить. И я рассказала, что поезд пришел уже давно, что с Костей мы расстались в десяти минутах езды до ее дома,

– Значит, что-то случилось.

– Аня, ты только не волнуйся. Я попробую что-нибудь выяснить. Как только что-то узнаю, сразу тебе позвоню.

Справедливости ради заметим, что все-таки на сто процентов неожиданностью исчезновение Константина не стало. Была предыстория.

В начале марта ночью в квартиру директора "Алисы" Алика Тимошенко заявилась милиция. Якобы по вызову соседей. В гостях у Алика был небезызвестный в рокерском мире Тропилло с какой-то барышней и Кинчев. Естественно, что-то пили. Но в меру. Естественно, Кинчев пел песни. Охранники порядка приходили дважды. В первый раз как-то обошлось. Тропилло потом уверял, что это его заслуга.