Михаил Задорнов - Язычник эры Водолея Страница 26

И Борис Сергеевич организовал. В его самодеятельных коллективах при клубе начинали работу ставшие впоследствии известными артистами молодые таланты: музыкальный коллектив, например, возглавлял Юрий Силантьев, в театральном коллективе начинал работать совсем еще юным актером ставший впоследствии самым популярным режиссером Театра на Таганке Юрий Любимов, а один из первых сценариев для этого театрального коллектива написал привезенный из мест не столь отдаленных известный советский драматург Эрдман.

Его специально написанный для самодеятельности НКВД сценарий назывался «С письмом по родной стране». В каком-то городе девушка каждый день приходила на перрон, мимо которого проезжали на фронт поезда с красноармейцами. Однажды из окошка поезда вылетело письмо, она его поймала, прочитала, и это письмо так ее тронуло, что она пустилась в путешествие на розыски автора письма. Девушка проезжает разные города, встречает разных людей, естественно, все эти люди — герои труда и войны, коммунисты, политработники, красноармейцы, пролетарии и трудовые крестьяне. Подчеркиваю, именно трудовые крестьяне, поскольку в то время считалось, что есть и нетрудовые — кулаки!

Потом Борис Сергеевич показал мне клуб. Клуб был построен тоже при Берии. В этом клубе Берия выделил себе комнаты. В эти комнаты ему иногда поставляли женщин для утоления его любвеобильности. Поскольку Берия любил, чтобы во время его свиданий вокруг была тишина, как мне признался Борис Сергеевич, все сотрудники клуба в таких случаях ходили по коридорам в валенках, чтобы не топать по отлакированным и мраморным полам.

Много интересного рассказал мне Борис Сергеевич. Уже ради его рассказов можно было согласиться пару лет у него поработать. Он даже привел меня однажды в музей КГБ. В этот музей разрешалось заходить только по определенному допуску. Но Борису Сергеевичу доверяли. Просто так врага советской власти он не приведет. В этом музее я видел донесения разведчиков, написанные перед началом Второй мировой войны. Эти материалы тогда рассекретили, но только для сотрудников. Там были донесения Рихарда Зорге и других разведчиков, имен которых мы до сих пор толком не знаем. Все они в один голос убеждали Сталина в том, что Гитлер летом начнет войну. Некоторые даже называли точные даты ее начала.

Еще мне в этом музее запомнился дневник солдата-пограничника, который делал записи в вахтенном журнале ночью 22 июня. Сначала его почерк был аккуратным. Он писал, что начались странные выстрелы, слышится шум, как будто на границе движется колонна танков. Полетели самолеты. И постепенно в этом дневнике его почерк из аккуратного превращается в нервный, а потом почти в неразборчивый. По почерку чувствуется волнение солдата. Он вдруг понял, что началась война! А как об этом записать, не знает. И сойти со своего поста не может. А война движется прямо на него!

В этом музее меня так много впечатлило, что мы с моим другом Александром Четверкиным решили поставить спектакль по судьбам советских разведчиков во время войны. Мы сделали такой спектакль. К сожалению, смотреть его тоже было дозволено только тем, кто давал подписку о неразглашении государственной тайны. То есть сотрудникам Лубянки.

Наш театр я назвал Театром драмы и комедии на Лубянке. Однажды даже пошутил в присутствии двух представителей парткома КГБ, перефразировав Станиславского: «Театр, который не начинается, а кончается вешалкой». Партийцы не стали улыбаться. Посмотрели на меня подавляющим подобные шутки взглядом.

Какие интересные ребята «служили» в нашем театре! Например, один молодой человек, часто приходя на репетиции, просил меня разрешить читать стихи, сидя на стуле. Оправдывался тем, что очень устал, поскольку много часов подряд за кем-то ходил. То есть работал, как мы в то время говорили, «топтуном». А еще одна девушка часто пропускала репетиции. Когда я ее спросил почему, она ответила: «Как всегда, в Афганистан слетать надо было». Девушка была десантницей. Совершила множество прыжков с парашютом. Не знаю, то ли информацию с ней закидывали секретную, то ли продукты…

Запомнился мне и еще один очень спортивного вида офицер. Как-то после спектакля мы собрались на вечеринку у кого-то из участников театра, немного выпили, как полагается, за успех, и он мне начал жаловаться:

— Михаил Николаевич, у меня единственное, что есть в жизни, это наш театр. Знаете, меня так часто бьют, чуть ли не каждый месяц. Когда-нибудь ведь забьют. Так что театр для меня настоящая отдушина.

Кто-то его ткнул в бок, мол, нельзя такое рассказывать человеку не нашему. Все-таки я был для них человеком со стороны. И он замолчал. Потом мне, правда, пояснили, что он настоящий боец, владеет многими боевыми искусствами, в первую очередь самбо. Самбо — вид борьбы, придуманный советскими борцами, в который они собрали все лучшие приемы со всех видов восточных единоборств. С хорошим самбистом не сможет соперничать ни каратист, ни даже дзюдоист, ни тем более кикбоксер. По сравнению с хорошим самбистом все они — просто дрыгалки ногами. Поэтому его как настоящего бойца, умеющего держать удар, часто подсаживали к кому-то в камеру для распознания секретов. И слабых сторон арестованных.

А еще в нашем театре была профессиональная проститутка, которая не без лицензии Комитета государственной безопасности работала по вечерам в ресторане «Метрополь». Самые нужные для Комитета иностранцы селились в этой гостинице. Поэтому там комитетчики и держали свой штат девушек, там было их основное гнездо. Но в чем-то она провинилась. То ли чего-то не сумела выведать, то ли влюбилась — это считалось у такого рода девушек серьезной провинностью — ее вывели за штат и сделали рядовой сотрудницей в библиотеке одного из подразделений. Может быть, даже сняли погоны. У нее были грустные глаза, но зато она здорово читала стихи о любви. Я давно заметил: лучше всего стихи читают о том, чего в жизни не было.

Был у нас и прапорщик, которого звали Толян. Он радовал, как никто. Невырубленный прапорщик. На его примере я понял, что и в эту систему не всегда отбирали высокоразвитых. В спектакле Толян должен был читать текст за румынскую сигуранцу. Вдруг перед самым спектаклем заявил мне, что должен будет надеть на сцену все свои знаки отличия. Я возмутился. Советские знаки отличия не могут быть на груди у врага Красной армии. Толян не сдавался. Должен по Уставу! На первом ряду будет сидеть председатель Госбезопасности, а с ним и все генералы. При них надо быть в знаках отличия. Я не сумел переубедить Толяна, но и не мог его выпустить с орденами на сцену в роли врага. Пришлось звонить в партком его подразделения. Услышав, с какой проблемой я позвонил, в парткоме долго хохотали. Оказалось, у Толяна из всех знаков отличия только значок ГТО. В письменном виде ему разрешили, по моей просьбе, на сцену во время спектакля его не надевать.