Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц Страница 25

будущее своему сыну, что античные, как и более поздние, авторы считали делом ее жизни. Время для этого было благоприятное. После смерти второго мужа Пассиена Криспа Агриппина вновь оказалась на брачном рынке, Клавдий же неизменно сталкивался с проблемой отсутствия не только своей генетической связи с Августом, но и своего первенца Британника. В результате правнучка Августа пришлась к месту.

Планомерно, как неустанно и не без ехидства подчеркивают античные писатели, Агриппина раскидывала свои сети. Ее визиты к Клавдию участились. Со стороны все казалось безобидным, ведь она приходила навестить близких родственников. Предположительно, Агриппина всегда брала с собой Нерона. К этому периоду относится самое раннее упоминание Луция Домиция, как тогда еще называли Нерона, в «Анналах» Тацита, а именно праздник в 47 году, приуроченный к 800-летию со дня основания Рима. Тацит сообщает, что знатные юноши, в том числе Британник и Нерон, отыграли верхом на лошадях так называемые ludus Troiae, или Троянские игры – головокружительное конное представление, которое предположительно восходит к мифическому предку римлян, заблудшему троянцу Энею[330]. Скорее всего, это было первое появление Нерона на публике. Тацит признает, что толпа была в восторге от Нерона, но, возможно, не столько из-за его навыков верховой езды, сколько из-за того, что он был внуком Германика, которого до сих пор помнили[331].

Чуть позже расстановка семейных сил при императорском дворе изменилась в пользу Агриппины. Мессалина намеревалась сбежать с красавцем Гаем Силием, консулом, назначенным на 48 год, даже якобы провела с ним церемонию бракосочетания[332]. Возможно, это была любовь, а возможно, и прелюдия к государственному перевороту (все-таки семья Силия принадлежала к патрицианской аристократии), с помощью которого Мессалина хотела добиться более надежных гарантий для своего сына Британника, поскольку ее положение при дворе стремительно ухудшалось из-за появления Агриппины[333]. Клавдий принял решительные меры против жены и, пользуясь случаем, избавился от большого числа ее предполагаемых и настоящих любовников. Помимо Силия, Клавдий казнил более дюжины мужчин всех сословий – от телохранителей до сенаторов. Ревностные вольноотпущенники императора, заботясь о сохранении своего положения и влияния и опасаясь мести Мессалины в случае ее спасения, также приняли меры. Без приказа Клавдия Нарцисс в 48 году распорядился убить императрицу. Тацит сообщает, что Клавдий воспринял известие о ее смерти со спокойствием, граничащим с бесстрастием, когда возлежал за трапезой[334].

У Агриппины нет выбора

Ликвидация Мессалины открыла путь к новому браку императора. Тацит описывает собрание трех наиболее влиятельных вольноотпущенников, Нарцисса, Каллиста и Палланта, каждый из которых рекомендовал императору жениться на своей протеже[335]. Образ безвольного императора, который женится на той, кого навязывают ему недостойные советники, доведен здесь до крайности. Верно, что наибольшие шансы были у Агриппины, которую поддерживал не только Паллант. У нее давно были прекрасные связи в сенате, где многие очень серьезно относились к амбициям дочери Германика и надеялись на выгоды, которые могли для них проистечь из хороших отношений с ней. С точки зрения Клавдия, который вряд ли мог быть настолько флегматичным в вопросе, кто в будущем разделит с ним ложе, как предполагают источники, брак с Агриппиной означал прежде всего укрепление династии – чего и опасалась Мессалина. Сторонник Агриппины Паллант припас этот аргумент на финал своей речи, и он имел успех.

Вполне возможно, что Клавдий воспринял брачный союз как способ немного обуздать амбициозную дочь Германика. Настроения во время ludus Troiae наверняка не ускользнули от его внимания. Кто мог знать, на какие шаги готова пойти Агриппина с ее завидной родословной? Лучше он, Клавдий, женится на Агриппине, чем на какой-нибудь непредсказуемой аристократке, столь же честолюбивой, как и она[336]. Вольноотпущенники, такие как Паллант, в свою очередь, прямо или косвенно причастные к убийству Мессалины, могли легко рассчитать, что Британник, сын Клавдия и Мессалины, в случае восшествия на престол первым делом казнит убийц матери. Существовало два способа помешать Британнику стать императором: убить его, что было практически невозможно, или найти другого наследника престола. Таким образом, Агриппине, а следовательно, и ее сыну Луцию, старшему из двух мальчиков, каким-то образом нужно было занять выигрышную позицию.

Так Агриппина стала героиней дня. Даже Тацит, несмотря на всю свою антипатию, признает, что Агриппина была слеплена из совершенно иного теста, нежели Мессалина. Звучит как признание, но вовсе не подразумевается таковым, когда Тацит, оглядываясь на предстоящие месяцы, констатирует, что хватка Агриппины была крепкой, даже откровенно мужской[337].

Сначала нужно убедить сенат одобрить деликатный союз между дядей и племянницей, поскольку не только консерваторы, но и юристы Рима рассматривали этот случай, как и любой брачный союз между родственниками до шестой степени родства, как инцест[338]. По словам Тацита, речь доверенного лица Агриппины Луция Вителлия направила помыслы сенаторов в нужное русло. Вителлий упомянул об огромной ответственности, лежащей на плечах императора Клавдия, и сразу же нашел средство, способное облегчить это бремя: любящая жена, которая станет его надежной опорой, обеспечит необходимый баланс, окажет духовную поддержку, и вряд ли кому-то хочется, чтобы принцепс, как это бывало в прошлом, забирал жен сенаторов в императорскую спальню по собственному произволу, – на мгновение в сенате показался призрак Калигулы. После этого взгляды в сторону Агриппины слегка смягчились. Ее благородное происхождение, безупречный образ жизни и, не в последнюю очередь, уже доказанная плодовитость сделали ее идеальной супругой императора, хоть она и была его племянницей. Речь Вителлия убедила сенаторов, поскольку он подчеркнул в Агриппине именно те женские качества, которые присутствующая элита считала необходимыми для удачного брака в своих кругах[339]. Император был одним из них, и это тоже было важным посылом. Соответствующий закон быстро изменили и, очевидно, адаптировали исключительно под Клавдия, потому что дяди, желавшие жениться на племянницах, отнюдь не выстроились в очередь. Заявление Клавдия о том, что заинтересованные лица могут спокойно вступать в законный отныне брак, осталось без должного внимания. Светоний пишет, что никто, кроме одного вольноотпущенника и одного центуриона, не воспользовался этим шансом, – но тут Клавдий появился в качестве почетного гостя на их свадьбах[340].

Нерон продвигается наверх

В связи с подготовкой к новому браку императора Нерон теперь систематически выдвигался на более высокие должности. Агриппина и Паллант, который обрел большое влияние, положили глаз на Октавию, дочь Клавдия и Мессалины. Октавии тогда не было и 10 лет, но, как это было принято в среде римского высшего сословия, она была помолвлена уже довольно давно. Ранние брачные соглашения обеспечивали статус, социальную и экономическую безопасность, и в итоге их можно было расторгнуть, если находились убедительные аргументы против брака. Чтобы избавиться от обещанного Октавии в качестве