Адмирал Колчак. Романтик Белого движения - Николай Андреевич Черкашин Страница 24

кабинетной работы и, решив, что ключевые проблемы подготовки флота к войне решены, отпросился в моря, на строевую должность. Морской министр, посчитав этот служебный курбет своего рода передышкой перед новыми трудами, дал свое согласие. Адмирал Эссен, командующий Балтийским флотом, назначил Колчака командиром эсминца «Уссуриец», а затем перевел его на свой любимый «Пограничник», велев исполнять в то же время и обязанности флаг-капитана по оперативной части штаба командующего Балтийским флотом. Проще говоря, всегда держал его под рукой, весьма ценя советы и предложения недавнего стратега.

После барона Толля новым вожаком по жизни стал для Колчака Николай Оттович Эссен. Ни того, ни другого Колчак не называл высокопарно учителем. Просто шел за ними, верил им, восхищался ими.

У Эссена не было ни Чесмы, ни Синопа, ни других впечатляющих викторий. Его победы были одержаны в иной сфере – в войне умов. Эссен брал не калибром орудий и не числом выведенных в линию дредноутов: он умел предвидеть, предугадывать ходы противника, а это подиум любой победы.

Те, кто знал его, отмечали: Эссен «взял верхнюю ноту на патриотически настроенных струнах душ подчиненных офицеров и команд». Камертоном были погребальные колокола Цусимы.

Адмирала Эссена преследовал в его последние годы один навязчивый сон: новые германские дредноуты «…калибром крупных орудий и бронированием уже низводят нашу бригаду линейных кораблей типа “Севастополь”, еще не вступившую в строй, на второстепенное место».

Русские верфи катастрофически не успевали достроить новые линкоры. Отчасти сон командующего Балтийским флотом оказался пророческим. Ибо Германия не во сне, а на яву, в декабре 1913 года, заложила сверхдредноут нового типа «Баден» с калибром в 15 дюймов.

Германия днем и ночью вела дноуглубительные работы в стратегическом Кильском канале, чтобы по нему можно было перебрасывать новейшие линкоры из Северного моря в Балтийское и наоборот.

Но в тот в последний день последнего мирного года Император одобрил совместный доклад морского министра И. Григоровича и начгенмора князя А.А. Ливена, в котором рисовалась диспозиция будущего возрожденного и усиленного российского флота на шесть лет вперед – вплоть до 1919 года. Заглянем и мы в сей чрезвычайно секретный документ. Он утверждал, что для «…надежной охраны полной и постоянной свободы важнейшего морского торгового пути России необходимо иметь до 1919 года по обе стороны Константинопольского канала (то есть Босфора и Дарданелл) эскадры Черноморского и Балтийского флотов. Причем 12 черноморских линкоров должны были базироваться непосредственно на Константинополь, а 8 балтийских на французскую базу в Бизерте». Фактически это означало, что Россия прорубала вторые ворота не только в Европу, но и в Африку, и в Переднюю Азию.

Такая установка следовала из «Программы усиленного судостроения Балтийского флота на 1912–1916 г.г.», над которой изрядно поработал капитан 2 ранга Колчак. Химера?

ОРАКУЛ-2000: По горькой иронии судьбы в Бизерту и в самом деле на постоянное базирование пришла русская эскадра, но только не балтийская, а черноморская. Она прибыла туда в конце 1920 года как скопище разноклассных кораблей, ушедших из Севастополя от красных воителей мировой революции.

Однако же спустя тридцать лет после того, как последний русский корабль в Бизерте был продан на слом, в Средиземном море обосновалась та самая эскадра «активного флота», которую предрекал Колчак в своих оперативно-тактических наметках. То была так называемая 5-я оперативная эскадра, ставшая со временем флотилией, которая более четверти века непрерывно пребывала в средиземноморских водах в интересах «надежной охраны полной и постоянной свободы важнейшего морского торгового пути» Советской России. И объединяла она в себе корабли и Балтийского, и Черноморского, и Северного флотов.

Адмирал Николай Эссен управлял флотом не с берега. Порой сам выходил на боевые операции.

Как и адмирал Макаров, он погиб в море: скончался на ходовом мостике флагманского корабля 7 мая в 8 часов утра.

О школе адмирала Макарова Эссен говорил так: «Забыть ее невозможно, а пренебречь – преступно».

У Макарова Эссен был флаг-капитаном. У Эссена флаг-капитаном был Колчак. У Колчака – Смирнов…

Он, она и миноносец

В центре ее мира был сын. Вся остальная вселенная расходилась от него кругами, втягивая в себя детские вещи, игрушки, лекарства, дамские шляпки, дачные приюты и казенные квартиры, наконец, миноносец мужа, его ремонты и походы, думские дела, российские проблемы, события мировой политики. Все это наполняло ее письма от неизменного обращения «дорогой мой Сашенька» до прощальных слов «любящая тебя Соня». Письма эти с ровными жениными строчками и детскими каракулями Колчак берег и хранил, потом хранили их чекисты в своих нетленных папках, теперь же послания Софьи Федоровны читает-вчитывается, перечитывает и комментирует научная сотрудница из госархива ВМФ Людмила Ивановна Спиридонова, посмертная домоуправительница давным-давно исчезнувшей семьи, хранительница ее тайн, радостей, забот и тревог, нечаянная душеприказчица.

«Мыняма папа гм цыбыбе канапу (конфету). Мыняма у цыбыба цалу (целует).

Дорогой мой Сашенька!

Пыталась писать тебе под Славушкину диктовку, но, как видишь, получается все одно и то же: “мыняма папа” и потом опять сначала “мыняма папа”.

У нас тут (на даче под Дерптом, ныне Тарту. – Н. Ч.) все по-старому. У Славушки прорезались два коренных зуба. Я купила ему щеточку, и он усердно чистит зубы себе.

Разбирая вещи, я осмотрела твое штатское платье: оно в порядке, кроме смокинга, попорченного молью. Так лежит смокинг, жилет и брюки, потом сюртук и полосатые брюки и коричневый светлый костюм, а также шкиперская фуражка. Быть может что-либо из этих вещей ты мог бы пожертвовать бедному Горе, которого надо одеть, т. к. он кончает реальное училище, и тетя Деля в отчаянии, что мальчику не во что одеться. Митя обещал ей 50 руб., но что сделаешь на эти деньги, когда нужно и белье, и платье, и пальто? Сколько прекрасных вещей за бесценок отдали по твоему желанию татарину».

Отблески недолгого семейного счастья навсегда застыли в ее письмах мужу. Она писала ему в Либаву с дачи своих друзей под Юрьевом (Тарту), где проводила с детьми лето.

2 июня 1912 года

«Дорогой Сашенька!

Славушка начинает много говорить, считать и поет себе песни, когда хочет спать. Чистый деревенский воздух сначала прямо опьяняет. Славушке, по-видимому, здесь очень нравится, он все просится – “гулять”.

Мне очень жаль, но вся эта возня и переезд стоили больших денег. Ведь 200 рублей в месяц у нас выходило на самое необходимое, а тут были расходы на починку одежды моей и Славушкиной.

Как твои дела? Где ты теперь? Как прошли маневры и цел ли твой миноносец? Я рада, что ты доволен своим делом.

Я боюсь, не было бы войны, тут об этом много говорили. Но я газет не читаю и знать ничего не хочу.

Читала роман о генерале Гарибальди по-итальянски. Вышиваю кроме того, разговариваю по-немецки и считаю дни.

Пиши про