Каждому свое - Елена Евгеньевна Съянова Страница 24

История умалчивает, насколько буквально он выполнил эту клятву. Но отношения с тех пор не прерывались. В 33-м нацисты наглухо закрыли для Аденауэра дверь в большую политику, благодаря чему американцы теперь могли строить в отношении него далеко идущие планы. Для начала они собирались снова назначить его обер-бургомистром Кёльна. Но Лей и теперь был уверен, что если бы желание генерала де Голля и после оккупации сохранить за Францией левый берег Рейна поддержали бы американцы или русские, то «иуда» снова предложил бы себя на пост президента «иудиного государства».

Можно было не сомневаться и в том, что Аденауэр, лучшие годы проведший на политических задворках, питал к Лею не меньшую ненависть. Он-то был уверен, что такая одиозная личность давно уже сидит в каком-нибудь лагере, с петлей на шее, а не в тридцатикомнатном особняке, со своим семейством, и что американцы, если с ним и разговаривают, то предварительно вытерши об него ноги, а оказывается… Одним словом, у обоих старых знакомых при первом же взгляде друг на друга «чувства» едва не пошли горлом, как кровь у чахоточных. Тем не менее они вместе поужинали, побеседовали в присутствии Гаррисона – «возобновили отношения».

…Ночью Роберт ушел один погулять к озеру. Маргарита знала, что охрана не спустит с него глаз, но теперь в ее сердце впился совсем новый страх.

Три дня настроение у него было ровным, а сегодня вечером из-под него точно вылетела очередная подпорка. Грета не поняла, в какой момент это произошло.

Он ходил по берегу, у воды, то глядя себе под ноги, то, остановившись, сильно запрокидывал голову. Он сразу услышал ее близость и стал вглядываться, потом позвал. Маргарита встала за колонну беседки и не двигалась. Она понимала, что ей мешает: плеск воды, звезды, воспоминания. Она все-таки подошла и, прижавшись щекой к его груди, слушала, как колотится сердце. Никаких звезд не было; сеял мелкий дождь, от которого сделалось зябко и пришлось прижиматься все сильней.

– Жить хочется, а жить нельзя, – сказал он тихо. – Но камнем у вас на ногах я висеть не стану.

И быстрым властным поцелуем перехватил ее ответ.

Утром Маргарита уехала с двойняшками в Констанц, где все трое преподавали в местной школе. Генрих и Анна учили младшие классы счету и письму; Маргарита пыталась помочь старшеклассникам, у которых погиб учитель литературы, закончить учебный год.

Вернулись они около пяти вечера. В доме было очень тихо. Два сержанта из охраны, обычно невидимые, сидели на кухне с поварихой; еще один охранник шатался по саду с местной девчонкой, что тоже было нарушением. А еще троих Маргарита увидела в беседке, на берегу, играющими в карты. Все они могли так осмелеть и расслабиться только при одном условии: Роберта или не было в доме, или он все еще спал. Маргариту и детей американцы улыбчиво приветствовали, но продолжали заниматься каждый своим. А появись сейчас Лей, всех бы как ветром разметало. Он так себя здесь поставил (с досады, видимо), что эти американцы словно забыли, что он у них в плену, и относились к нему, как к очень высокому начальству.

Природа хотя бы в одном еще благоволила к Лею: она не лишила его превосходного крепкого сна, в который он проваливался порой, как уставший путник – в душистый стог сена, счастливо возникший на обочине пыльной колеи. И Маргарита всегда немножко смеялась от созерцания того блаженства и детской непорочности, которые появлялись на его лице, если он лежал навзничь.

«Когда ты так спишь, твое лицо похоже на солнечную полянку», – сказала ему как-то Маргарита. «И бабочки летают? – фыркнул он. – Не вздумай их ловить».

Но этого ей никогда не удавалось. Такой сон был непонятен ей; он лишь дразнил и мучил чем-то недоставшимся, неповторимым.

Сейчас, пока она вглядывалась (пыталась ловить бабочек), само всплыло воспоминание: дочь переводила стихи и спросила, есть ли синоним к слову «невинные»? Синонима не было. «Может, “неповинные” подойдет?» – предложила Маргарита. Анна задумалась: «Нет, не то. Хотя и подходит точней. Странно! Вот смотри, мама: – “Палачи засыпают с невинными лицами… палачи не виновны…” Конечно, “с неповинными” было бы точнее. Но ведь не то!»

Маргариту тогда всю передернуло, но она спокойно согласилась – да, не то.

Палачи засыпают с невинными лицами… Кто мог написать такое?! И до чего липкое оказалось воспоминание!

Завтра 19 мая – день рождения двойняшек. Ночью в Констанц приедут Эльза с Буцем, жившие сейчас в Нижней Баварии, в местечке Гайленберг. (Этот приезд тоже организовала неутомимая Джессика.) Роберта будить не хотелось. Маргарита решила, что сама встретит Эльзу и спокойно, по-женски, все обсудит с ней, но передумала. Обсуждать они могут сколько угодно, но решать-то все равно будет он. Тем их мужчины и отличаются от прочих, что всё, всегда и за всех решают они.

Маргарита вернулась в спальню и долго сидела с ним, поглаживая спину, пока он наконец не спросил, который час, но, вместо того чтобы начать ругаться, вдруг сказал, что видел ее во сне.

– Тебя и еще кого-то. Кого-то, с кем я вроде бы даже знаком. Даже встречал недавно, – он повернулся и заложил руки за голову. – Симпатичный парень. Вспомнить бы имя.

– Зачем тебе? – улыбнулась Маргарита.

Роберт щурился, напрягая память. И, уже одеваясь, щелкнул пальцами:

– Вспомнил… одну деталь. У него на виске был шрам, как у меня.

– А глаза какие?

– Серые, кажется.

– И волосы светлые? И на подбородке ямочка? И рот, как у капризного мальчишки? И так-таки не вспомнишь имя?

Но он только чуть заметно, без улыбки покачал головой.

За ужином он сказал ей, что послезавтра они отсюда уедут. Она, впрочем, может остаться, тем более если дети заняты делом, но сам он не задержится в этом «раю» больше ни на один день. («Или я займусь чем-то, или… опять бабочки полетят!»)

Маргарита подобного ожидала. Она была готова к тому, что к тихому берегу их прибило ненадолго и они все равно окажутся вскоре посреди недобрых волн бурлящей штормовой Германии.

Продолжавший исполнять обязанности главы Объединенного профсоюза (так называли Трудовой фронт американцы) Лей предложил в кратчайшие сроки восстановить утерянные или уничтоженные документы максимальному числу немецких граждан, что, безусловно, было бы большим облегчением для оккупационных властей. Сделать это можно было через картотеку ГТФ, в которой имелись все паспортные и биографические данные, но главное – фотографии и росписи, по которым и можно было бы без особого труда идентифицировать личность человека.

Американцы согласились на эксперимент. Для начала требовалось изъять Главную