Коко Шанель. Я сама — мода - Мишель Марли Страница 23

— Зерна арабики — это лучшее средство, чтобы день начался удачно, — бодро произнес он и поднес ее руку к губам. — Они раскрывают наше обоняние и нашу душу. Я рад позавтракать с вами. Не желаете ли круассан?

Она покачала головой.

— Вы позволите узнать, что испортило вам аппетит? Моя дорогая, когда вы просили о срочной встрече, ваш голос звучал очень возбужденно. Теперь и мне не терпится узнать, в чем дело, ведь вы отказались даже намекнуть, о чем пойдет речь. Так что же привело вас ко мне сегодня?

— Разумеется, — ответила она с улыбкой.

Вместо того чтобы открыть сумочку, она лишь постучала пальцем по ее замку.

— Скажите, Франсуа, вы смогли бы определить ингредиенты духов, если бы в вашем распоряжении был только надушенный носовой платок?

— Нет, — ответил он, не раздумывая. — Это невозможно.

Ее сердце упало.

— У меня есть платок с ароматом духов, которые должны стать основой для моей туалетной воды. Мне непременно нужно выяснить, из чего состоит запах духов, которыми надушила этот платок его владелица.

— Видите ли, у нас нет технической возможности распознавать вещества, имея в распоряжении лишь кусок ткани. — Коти взирал на нее с недоумением, его рука с чашкой кофе так и застыла в воздухе. — Почему бы вам просто не попросить эту даму, чтобы она дала вам образец?

— Она умерла.

— Мои соболезнования.

Габриэль нетерпеливо взмахнула рукой, что, однако, вовсе не являлось жестом пренебрежения к великой княгине, а, скорее, выражало ее спешку. Сейчас ей было не до сантиментов. И уж тем более она не собиралась сдаваться без боя.

— Речь идет о «Буке де Катрин» Ралле…

— Духи царской семьи, — прервал ее Коти, опустив, наконец, свою чашку на столик. Было заметно, что ему не по себе от этого разговора. — Этот запах и его история наделали много шуму. Ралле создал его в Москве еще до войны, и ходили слухи, что он ориентировался на «Кельне флёр» Убигана. Или тот на Ралле, кто знает. Схожесть этих запахов могла быть простым совпадением, равно как и то, что их выпуск состоялся почти одновременно. Теперь мы уже никогда не узнаем, как все было на самом деле.

— Значит, вы знаете ингредиенты этого запаха? — с надеждой спросила Габриэль.

— Это особая смесь разных ингредиентов. Вот все, что я знаю. И все остальные знают не больше моего. Скорее всего, формула утрачена, так же как и Российская империя. А если и нет, то ей владеют большевики. Насколько мне известно, то, что осталось от фабрики Ралле, теперь называется «Мыльная и парфюмерная фабрика № 5». Якобы советская власть хочет создать там духи под названием «Свобода». Безумие, вы согласны? — Не дожидаясь ответа, он задал следующий вопрос: — А почему вас так интересуют именно эти старые Духи?

— Я хотела бы подарить им новую жизнь.

— В таком случае было бы проще раздобыть их. — Коти явно был озадачен. — С флаконом духов мне было бы гораздо легче работать, чем с платком.

— У меня есть только платок, — просто ответила она.

— Я сомневаюсь, что там что-то сохранилось…

И тут он вдруг оглушительно расхохотался.

— Признайтесь, мадемуазель Коко, вы меня разыгрываете! Однако у вас отличное чувство юмора!

— Это вовсе не шутка. Для меня это очень серьезно. — Она открыла сумочку и вытащила платок. По комнате разлилось его слабое, но неповторимое благоухание.

— Значит, вы хотите слегка насолить большевикам? — с усмешкой спросил Коти. — Не уверен, что мы сможем сделать это при помощи платка, но попробовать стоит. Мой разум на этот раз бессилен перед велением сердца.

Все еще улыбаясь, он пообещал Габриэль, что свяжется с ней, как только что-то узнает.

Глава восьмая

— Что ты делаешь? — спросил Хосе Серт.

Он с удивлением наблюдал за тем, как жена засовывает красивую пригласительную карточку обратно в конверт. Ему хватило беглого взгляда на дорогую почтовую бумагу и строгий почерк, чтобы догадаться, от кого письмо.

Мися сидела за своим секретером, склонившись над грудой почты, пришедшей в их отсутствие. Большинство писем уже было разложено в несколько аккуратных стопок, однако этот конверт, очевидно, требовал особого внимания. Не поднимая глаз от своего занятия, она пояснила:

— Наше приглашение на костюмированный бал графа де Бомона — я отправляю его обратно.

— Это я вижу. Только не понимаю зачем.

— Я отказываюсь идти на этот бал.

— Но это же главное событие сезона!

Мися повернулась с загадочной улыбкой.

— Может, и так, но мы позаботимся о том, чтобы оно стало главным скандалом сезона.

— Так-так, интересно… — Хосе задумался, пытаясь вспомнить что-то порочащее репутацию Этьена де Бомона. Меценат, известный своей щедростью, граф де Бомон был большим поклонником современного искусства. Он коллекционировал кубистические полотна Пабло Пикассо, Хуана Гриса и Жоржа Брака, что, безусловно, весьма положительно сказывалось на их финансовом положении. Кроме того, Сертов объ-единила с Бомоном и общая дружба с поэтом Жаном Кокто. Хосе не удалось припомнить ничего, что бросало бы тень на графа и его супругу Эдит и объясняло бы поведение Миси. Что на нее нашло? Богатый графский дворец в Семнадцатом округе прослыл центром культурной жизни Парижа, а Мися всегда была счастлива сознавать себя ее важной частью.

— Скажи, зачем нам это? Я имею в виду, зачем нам скандал?

— Этьен и Эдит не хотят внести Коко Шанель в список гостей. — Ее голос дрожал от гнева. Сама того не замечая, она сжала руку Хосе, лежащую у нее на плече. — Это неслыханно! И я позабочусь о том, чтобы наши друзья тоже не пошли на этот бал. Вся парижская богема останется дома, или — еще лучше — будет веселиться где-нибудь в другом месте. Пикассо и Кокто уже в курсе и полностью разделяют мое мнение.

— Вот как, настоящая интрига… Любопытно…

— Это не интрига — это объявление войны.

— Тебе не кажется, что это дело Бомонов — решать, кого они пригласят на свой бал, а кого — нет? Очень жаль, что они избегают Коко. Но — Dios mio![16]— это же не повод объявлять им войну.

— А вот тут ты ошибаешься! — Она отпустила его руку и забарабанила пальцами по конверту. — Эдит Бомон заказывает свои костюмы у Коко, но при этом не хочет иметь с ней ничего общего. И Этьен не лучше. Что за спесь! Я в бешенстве.

Хосе обожал Мисю. И