Александрия. Тайны затерянного города - Эдмунд Ричардсон Страница 23

При этом шпион Ост-Индской компании Карамат-Али больше не представлял для него опасности. К концу 1833 года тот перестал слать какие-либо донесения, ограничившись самовосхвалениями и сетованием на свою заброшенность и на необходимость крупных трат. «Что мне за польза, если нет ни вознаграждения, ни даже благодарности за сделанное, – жаловался он. – Убереги, Аллах, от скаредного господина! Как ни возбраняется петь хвалу самому себе, без преувеличения считаю чистой правдой то, что мои услуги не получили должного признания»[338].

В ответ на требование Ост-Индской компании присылать сведения не об одном себе Карамат Али принялся плести небылицы о своих подвигах в Кабуле. Вместо того чтобы сознаться, что Дост-Мохаммед держал его под замком, он уверял британцев, что афганская элита – его марионетки. «Я сделался им необходимым, – писал он. – Это они в моей власти, а не я – в их. Не тревожьтесь, я хочу только, чтобы вы знали: я втерся в доверие к ним ко всем, и теперь они прислушиваются к моим советам»[339]. «Нет такой тайны, которой они бы мне не приоткрыли, никому они так не доверяют, как мне»[340].

Хороший шпион непредсказуем: пока вы смотрите влево, он шмыгает вправо. Когда-то Карамат-Али был таким же ловкачом, но затем стал шпионом плохим: вы смотрите влево – и он идет влево, потом шарахается вправо, спотыкается и падает ничком. Не располагая сведениями, которыми можно было бы поделиться, он все больше полагался на свою фантазию. В конце 1833 года он сообщил, что Дост-Мохаммед и его братья встретились накануне ночью и решили «сдать свою страну англичанам»[341].

Карамат-Али не поскупился на подробности: описал внутренние покои дворца, тайную сходку самых могущественных людей Афганистана и пылкую речь Джабар-Хана. «Я, самый старший твой брат, говорю тебе, – якобы обратился тот к Дост-Мохаммеду, – если ты не прислушаешься к моему совету, то не надейся на меня, я пойду своей дорогой». «С первого моего дня здесь, – писал Карамат-Али о человеке, освободившем его из застенка, – он мечтал о власти англичан над страной». Далее Дост-Мохаммед и его братья «призвали явиться сюда кого-то из сагибов, чтобы власть в стране была передана англичанам с условием выплаты им шести-семи “анна”[342] или иного по согласию обеих сторон, после чего они заживут частной жизнью… Тех, чьи речи были прежде полны угроз, я сделал такими уступчивыми, что вы сможете лепить из них все, что пожелаете, – заключал он. – По моему скромному суждению, чем скорее британское правительство займется делами этой страны, тем лучше»[343].

Сам Мюнхгаузен краснел бы, плетя такое. Но Карамат-Али стоял на своем, хотя в его донесениях не было ни слова правды. Он даже разгневался, когда шеф шпионской сети Ост-Индской компании не принял его донесение на веру, и (по словам самого шефа) «сетовал, что ни одному его слову не верят. Хотя будь на его месте кто-нибудь из сагибов, то его словам поверили бы как Святому писанию»[344].

Стремительное падение Карамат-Али имело одно неожиданное побочное следствие. Пространные письма Массона Поттинджеру стали теперь лучшим источником данных об Афганистане, бывших в распоряжении Ост-Индской компании.

Начало 1834 года застало Массона в Бимаране, крохотном полумертвом кишлаке из двадцати домишек на старинном караванном пути, примерно в 144 километрах от Кабула[345]. Над этим кишлаком высились пять огромных искусственных курганов. Массон знал, что они связаны с буддистами. Курганы представляли собой разрушенные ступы – купола из кирпича и земли со священными реликвиями внутри. Веками, пока в Афганистане исповедовали буддизм, эти ступы служили объектами поклонения. Паломники приносили к ним цветы и водили вокруг них молитвенные хороводы. Внутри каждой хранились сокровища: подношения верующих, исполнявших обеты, бумажные свитки с молитвами, золото и драгоценные украшения.

В Бимаране Массон с замиранием сердца ждал, пока нанятые им работники докопаются до центра одной из ступ. «Когда вершина была расчищена, я проник внутрь и быстро наткнулся на многообещающие предзнаменования, – писал он. – К моей радости, работники нашли сложенную из сланца камеру, внутри которой находился полуразвалившийся холмик. В нем при самом тщательном осмотре и при последующем растворении породы в воде не нашлось ни осколков костей, ни каких-либо обломков». Массон был разочарован. После нескольких дней трудов он нашел всего лишь кучку пыли и паука, свившего в ступе паутину «и сбежавшего из своего потайного угла, когда наши грубые руки нарушили скрытность его убежища и впустили туда свет»[346].

Неподалеку была еще одна ступа, в которой уже похозяйничал Хонигбергер. Впрочем, трансильванец не смог ничего в ней раскопать и удалился с пустыми руками. Чутье подсказывало Массону, что внутри стоит порыться еще. На последние деньги он отправил туда своих землекопов, опасаясь, что снова не найдет ничего, кроме паука-одиночки.

В этой ступе землекопы опять нашли «небольшое помещение со стенами из сланцевых плит», но уже не пустое. На полу стоял саркофаг из серого мыльного камня, рядом с которым валялись монеты со знакомыми Массону словами «Царь Царей». Массон не сводил глаз с саркофага. Медленно и осторожно он приоткрыл его крышку. Внутри поблескивали металл и какие-то украшения. Каменный саркофаг оказался полон «жемчуга, сапфировых бус, драгоценных камней. А посередине стояла… шкатулка из чистого золота»[347].

Массон благоговейно вынул шкатулку из саркофага. Она составляла 6,5 см в высоту и была завернута в ткань цвета старого красного вина. Ее возраст приближался к 2000 лет. Некогда, в 1 веке н. э., кто-то из афганских мастеров выковал на золотой пластине восемь изящных фигурок. В центре находился Будда в свисающих складками одеждах, похожих на греческую тунику, в позе античной или ренессансной флорентийской скульптуры под названием «контрапост»: с подогнутым коленом и опорой на одну ногу. По бокам от Будды стояли индуистские боги Брахма и Индра.

В наши дни Будда вездесущ: ежегодно изготовляются миллионы его фигурок, в любом уголке мира можно найти десятки миллионов Будд. Но первоначально буддисты были против того, чтобы изображать Будду в виде человека. Раннее буддистское искусство символично: в нем было дерево Бодхи, отпечатки ног Будды. Массон держал в руках самое раннее изображение самого Будды из всех найденных и поддающихся датировке. То было открытие из тех, что меняют мир, равнозначное обнаружению первого в истории изображения Иисуса Христа. Это был Будда в позе древнего грека, в окружении индуистских богов, с кистями рук в расположении «мудра» – жест с простым смыслом «Добро пожаловать, мир вам».

7

«Потос»

Повсюду, где появлялся Александр Македонский, после него оставались легенды. В Египте его чтили как бога: в западной пустыне, в оазисе Каср-эль-Микисба, раскопан храм Александра.