Дым отечества. В поисках привычного времени - Марк Яковлевич Казарновский Страница 22

«Как много

Девушек хороших,

Парней же тянет

На плохих…»

Ольга все ждет, чем кончится следствие об убиении её жениха. Ленского то есть. Иногда произносит загадочную фразу:

«Однолюбка может сделать несчастным только одного мужчину». Явно намекает на потаенное, что у неё где-то в глубинке ждет, не дождется своего часа.

Анна при встречах с подружками первые 20 минут млела и радовалась.

Но затем начинался разнос, разгром и полное Ватерлоо.

Скорая, выпивая «Московскую отвратительную», вопила, что подруги опустили руки, ноги, тело и иные части корпуса совершенно. Не следят за собой. Только курят да трындят о счастье.

«Не забывайте, идиотки, в мире кроме чужих неприятностей есть и другие радости».

«Эх, – вздыхала она, – мне бы ваши заботы».

И на самом деле, Анька и здесь задыхалась от нехватки времени. Дело все в том, что в московской Аниной квартире шел постоянный ремонт.

Собственно, ремонт шел по всей Руси великой, но её, нашу Анну, интересовал в основном только её личный ремонт.

Югослав, прораб, который успел за счет ремонта купить маленький домик на Адриатике, ремонт оставить, в смысле, закончить, никак не мог. Так как нужно было ещё немного, и получалась хорошая квартира в центре Белграда, на улице Броз.

Каждую встречу в прорабом Анна начинала с отборного мата. Который унаследовала от генерала-папеньки. Да мало помогало. Югослав ссылался на все и вся, приводя 76 твердых строительных случаев невозможности зкончить этот прекрасный ремонт в текущем году. Но вот уж на следующий год, в марте – разбиваем бутылку об порог, донна Анна.

«Ах а….а, мать твою», – вопила Анна и мчалась к мужу. Муж в последние годы строго требовал пребывания Анны в его энергетическом пространстве. Попросту, в его кровати.

«Чего тебе, дуре, не хватает, – проводили с ней работу её подружки. – Да мы за Олежку душой и… телом», – тихонько добавляла Ольга.

Анна разговоры эти не поддерживала.

На самом деле, что-то не ладно было в Датском королевстве. А что – не мог бы определить и премьер-министр. Небольшой страны, например. Когда уж совсем становилось невмоготу от меланхоличных да слезливых подружек, Анна устраивала праздник души. И тела. И это были – Сандуны[8].

* * *

Кажется, Сандуны в Москве были всегда. И всегда народ московский получал от бань этих полное удовольствие души и чистоту тела. И в незабвенной памяти царское время, и во времена строящегося социализма и теперь, в период развивающегося капитализма каждый не москвич докладывал по возвращении из стольной: был и в цирке на Цветном, и в Большом и в Сандунах – два раза.

И ежели про культурные заведения упоминал мельком, мол, чё там, «Красный мак». Бегают кули китайские с красным флагом. Ни танца, ни балета. Но вот про Сандуны всегда шли подробности. И про пар. И про бассейн. И про пиво. И про воблу – к пиву. Даже про чаи восторженные слова.

Нет, зря бояться власти. Что государство Российское может пропасть, «расчлениться», быть завоеванным иноземцем-супостатом. Пока стоят и действуют Сандуны, Россия ни в жизнь не пропадет. А Сандуны – будут всегда.

* * *

У наших девчонок, которых Анна в Сандуны вызвала, был, конечно, полный банный «джентельменский» набор. Были пузырьки с мятой, эвкалиптом, рябиной, малиновым листом.

Были шапочки войлочные и клеенчатые перчатки – чтобы не жечь ни голову, ни руки. Другие места девы наши не страховали. Им, местам, жар только на пользу.

Анька по приезде в баню ходила всегда. Её знали и уважали. Во-первых, за знание ритуала помыва. Во-вторых, за понимание расслабления после парной. В-третьих, за щедрость.

В-четвертых, Анна всегда 2–3 подруг приводила. Что персоналу Сандунов тоже не лишне. Хотя никогда персонал бедным не был. И даже после 17-го года, когда в женское отделение захаживала сама Надежда Константиновна, персонал хоть и говаривал ей, как при царском прижиме было ой как скользко, но про себя – молчали. Уж были уверены – ентая главная партейка за домик в Харькове и знать не могла и думать – не думает. Хитер народ российский. (Правда – до определенного предела. Иначе не прос…л бы многое). Да что говорить, мы ведь про баню и помыв наших дев в женском, естественно, отделении.

Правда, была здесь небольшая интрига. Как же без неё.

В интриге все и заключается.

Дело в том, что уже два года в женском, подчеркиваю, в женском отделении I-го разряда работал массажист. Мужчина.

Факт сам по себе непонятный.

Удивительно и то, что к нему всегда была очередь. В неё записывались и дамы первых-вторых лиц государства. Попал мужчина в женское отделение обычно для лихих 90-х. Пришел однажды к директору Сандунов средних лет мужчина. Помят, потерт, одет плохо. Просит работу. Директор человек искушенный в психологии. Ещё бы – начинал с банщика в III разряде. Да когда это было.

Чутье и опытный глаз подсказали – этот не пьет и дурью не занимается. Состоялся разговор.

– Ты кто и какую работу можешь делать?

– Я врач. Вот мой диплом. Я – доктор наук. Но Вы понимаете, в институте уже 7 месяцев зарплату не платят. Я за квартиру уже должен катастрофически. Жена меня не пилит – она с дочкой меня попросили уйти. Ночую пока на вокзалах.

– Ну а что делать-то можешь, – продолжал директор.

– У меня предложение. Выделите мне массажный кабинет и дайте испытательный срок – 30 дней. Я уверен – я Вам прибыль дам в два раза больше нынешней.

– Нет, мил человек. У меня уже два массажиста работают и никто не жалуется.

– Да Вы не поняли. Мне нужен кабинет в женском отделении.

Удивлению директора не было предела. Такого никто ему ещё не предлагал. Но что-то было в лице и глазах этого «доктора», поэтому директор, человек на решения скорый, сказал:

– Дам тебе кабинет. Оборудование. Но без глупостей и никакими делами с пациентками ни в коем случае. Вылетаешь немедленно.

Вот так доктор Николай Лотнер, немец по отцу, стал вначале просто хорошим массажистом, а затем – фигурой, к которой в записи стояли жены министров и иной администрации страны России.

Как и что он делал, это профессиональная тайна, Но слава, особенно у «сарафанов» разлетелась по Москве молниеносно. Что вы хотите – лихие 90-е.

Но следует со всей строгостью отметить – ни в чем предосудительном наш Лотнер замечен не был. Как ни старались. И дамы никак не хвастались, хотя ой как