Рефат Аппазов - Следы в сердце и в памяти Страница 22

По её просьбе я насвистел ещё несколько мелодий, и все они получили превосходные оценки. Валя была в восторге от состоявшегося открытия и тут же взяла у меня слово, что вечером я помогу ей записать всё это в виде нот. Я дал согласие набраться терпения и повторять мелодию столько раз, сколько понадобиться ей для выполнения этой работы. Кроме "Къаранфиль" мы договорились записать также "Дертли къавал" ("Печальная свирель") и, если всё пойдёт успешно, ещё что-нибудь. Надо сказать, что лет двадцать тому назад я бы и сам без большого труда смог бы справиться с такой задачей, но сейчас - вряд ли. Однако изнутри стало что-то сверлить: "Неужели не сможешь? Попробуй, ведь попытка не пытка!" Я подумал, что при записи без инструмента могу наделать кучу ошибок и будет стыдно перед этой молодой девушкой за свою самонадеянность. Меня бы устроил любой струнный инструмент, но его здесь не достать. Я решил, что попробую всё же записать хотя бы одну мелодию на слух, без всякого инструмента, а затем где-нибудь найду пианино и проверю свою запись. На фортепиано я совсем не играл, но с клавиатурой был знаком, и одним пальцем мог подобрать любую мелодию. Мне уже не терпелось дождаться послеобеденного времени, чтобы, оставшись наедине, испытать свои сомнительные возможности. О своём решении я, естественно, Вале ничего не сказал, желая преподнести ей сюрприз, если получится. Только я начертил на бумаге нотные линейки, как в палату ввалились уже "весёлые" соседи ещё с кем-то, и приступили к преферансу, запивая игру тёплым пивом. Я отправился в сад и в поисках уединённого места вспомнил об одной беседке в тупичке перед небольшим обрывом, которую я как-то заметил с тыльной стороны. В беседке, увитой плющом, оказался столик, окружённый по всему периметру низкими скамеечками. Здесь было чисто, не очень жарко и удобно. "Муки творчества" нет смысла описывать, скажу лишь, что задача, к моему удивлению, поддавалась решению легче, чем я предполагал, приступая к ней. Я перебирал пальцами левой руки, нажимая ими на несуществующие струны несуществующего грифа домры или мандолины, и пытался услышать нужные звуки. Где-то я записывал уверенно, где-то оставались сомнения. Работа меня увлекла, и я сумел записать не только "Къаранфиль", но и "Дертли къавал". Огорчало лишь то, что эта примитивная запись ни в коей мере не отражала истинную красоту наших мелодий, украшенных в исполнении настоящих мастеров множеством музыкальных приёмов, которые, на мой дилетантский взгляд, были трудно передаваемы установившимися нормами формальной нотной записи. Впрочем, такой взгляд, скорее всего, был лишь следствием моей собственной малограмотности, которая не позволила мне пользоваться всей палитрой красок, имеющейся в распоряжении настоящих профессионалов своего дела. Как бы то ни было, выполнив эту работу, я получил огромное удовлетворение, чуть-чуть прикоснувшись к волшебной сфере искусства. Творчество людей, работавших в любой области искусства, всегда вызывало во мне огромное уважение независимо от того, понравилось мне конкретное произведение или нет. Эти люди, несомненно, наделены божьим даром, что и отличает их от остальных. Но порой как несправедливо обходится с ними судьба, лишая их нормальных условий для творчества, тогда как тысячи бездарных людей живут в полном благополучии, даже в богатстве, не производя за всю жизнь ничего существенно полезного! Но такова жизнь, как говорится, и мы ничего к этому добавить не можем.

Завершив "теоретическую" часть, я отправился проверять свои "произведения" на инструменте. В холле третьего этажа было одно пианино, но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь играл на нём, да и крышка могла оказаться запертой. Кроме того, я робел, как маленький ребёнок: вдруг кто-нибудь из играющих подойдёт - что я ему скажу? Но мне повезло. В течение каких-то десяти минут я успел проверить всё, что мне было нужно, и за это время ни одна душа не появилась поблизости. Исправив несколько ошибок, я отправился опять к беседке и там в спокойной обстановке все переписал начисто.

После ужина Валя, окруженная молодыми поклонниками, уже ждала нас на площадке перед столовой. Теперь она не робела перед ними, смело разговаривала, шутила и не давала никому из них ни малейшего шанса на успех. Как только появились мы с Яковом Семёновичем, Валя кивнула им головкой в знак прощания, подбежала к нам, взяла нас под руки, став посередине между нами, и Яков Семёнович повёл нас, как договаривались ещё утром, к скале "Парус". Мне очень не терпелось удивить Валю своими нотами, но на ходу не хотелось этого делать. Мы неторопливо шагали сначала вдоль шоссе, затем свернули влево и пошли в сторону моря по дорожкам сада, беседуя на сей раз о крымской природе, о прошлом Крыма, о скалах, о горных вулканических образованиях, о происхождении пещер и т. д. Я поведал об одной из старинных крымскотатарских легенд, которую помнил по рассказам матери. Так мы дошли до "Паруса".

Мы находились на высоком берегу, на котором была устроена небольшая ровная площадка для проведения обычных для курортов мероприятий по развлечению отдыхающих. Внизу под нами мы увидели эту самую скалу, на вершине которой была установлена бронзовая скульптура взлетающего орла с распростёртыми крыльями. Насколько я помнил, до войны этой фигуры на скале не было. По-моему, орёл плохо вписывался в данный пейзаж.

Сегодня площадка для развлечений была свободна, и мы, вдоволь налюбовавшись с высоты своего положения видом моря в лучах заходящего из-за гор солнца, присели отдохнуть на одну из скамеек. Было ещё довольно светло, и я решил, что самое время показать Вале своё "творение".

- Валя, вот, возьмите, это я приготовил для вас, - сказал я и протянул ей два аккуратно сложенных листка бумаги.

- Что это, Рефат Фазылович?

- А вы взгляните.

Она раскрыла листки, увидела ноты и с удивлением спросила:

- Что это за ноты, Рефат Фазылович, зачем вы их мне даёте?

- Валя, вы попробуйте их прочитать, и тогда я отвечу на все ваши вопросы.

Она с недоверием посмотрела на меня, будто ожидала какого-то подвоха, пожала плечами, посмотрела на Якова Семёновича, призывая его тоже к участию в этом непонятном деле, и, чуть присмотревшись к нотам и примерившись к размеру и тональности, обозначенных в ключе, еле слышно замурлыкала мелодию. Я наблюдал за ней с огромным любопытством и немного волновался. Не успев пропеть и трёх тактов, она резко вскочила на ноги и с широко раскрытыми глазами возбуждённо начала махать перед моим носом этими листками, говоря и смеясь одновременно:

- Это же "Гвоздика", Рефат Фазылович, "Гвоздика"! Где вы достали эти ноты, говорите сейчас же!