Нерон. Безумие и реальность - Александр Бэтц Страница 21

находиться рядом с младенцем также значительно сузила бы круг ее общения. Богатые римские женщины обычно возлагали обязанности по кормлению грудью и купанию на nutrix, кормилицу, которая, как правило, была рабыней в семье, сама недавно родила и после родов госпожи была вынуждена отлучить от груди собственного ребенка[269].

Традиционалисты, конечно, подобного не одобряли. Римская женщина сама должна кормить грудью. Восхваляя в своей «Германии» первозданность и естественность германского образа жизни, Тацит обращался к римскому высшему классу, который, по его мнению, был донельзя испорчен. Он называет некоторые ситуации, когда варвары ведут себя благороднее, среди них и то, что каждая мать сама кормит своих детей[270]. Примерно через 80 лет после Тацита писатель Авл Геллий придерживался позиции, что молоко кормилицы следует рассматривать как неправильную и вредную пищу, с которой потомству могут быть переданы скверные черты ее характера, следовательно, оно неприемлемо, даже если мать не способна кормить сама[271].

Против этих позиций имелись как социальные, так и медицинские аргументы. Соран, один из самых выдающихся античных авторов, создатель трудов по гинекологии, прямо выступает за привлечение кормилицы, если мать не может самостоятельно кормить грудью по состоянию здоровья. Он не упускает из виду, что полезно нанимать кормилицу греческого происхождения, поскольку новорожденный как бы автоматически впитывает с ее молоком греческий язык и культуру[272].

Можно смело предположить, что и Нерон провел первые два года своей жизни на попечении nutrix, которая, таким образом, получила первое представление о будущем императоре без каких бы то ни было посредников. Мы не знаем о впечатлениях этой женщины, мы ничего не знаем о ней, даже ее имени. Возможно, за сыном Агриппины ухаживали несколько кормилиц, поскольку рабынь иногда продавали, освобождали, либо они умирали. Нерон был единственным ребенком Агриппины. Таким образом, его не отлучили от груди слишком рано, поскольку кормилице не пришлось заботиться о следующем отпрыске. Остается неясным, продолжала ли эта кормилица находиться рядом с Нероном, завершив грудное кормление, заботилась ли она о нем как няня и наставляла ли его на правильный путь. Светоний буквально мимоходом упоминает, что Нерона похоронила его любовница Акта, а также его кормилицы Эглога и Александрия, которые, по-видимому, долгое время хранили ему верность[273].

В другом отрывке Светоний кратко описывает некоего Корнелия Туска, который при Нероне дослужился до префекта Египта, самого прибыльного поста во всей имперской администрации[274]. Корнелий Туск был сыном одной из кормилиц Нерона. При условии достоверности этих сведений, они указывают на то, что Нерон наверняка имел длительные и, возможно, близкие отношения с теми женщинами, которые сопровождали его в начале жизни и в дальнейшем. Конечно, тесная связь между кормилицей и благородным отпрыском, сохраняющаяся на протяжении всей жизни, неоднократно встречается в античной литературе как топос. Самый известный пример – Одиссей и его кормилица Эвриклея, которая, будучи старухой, встречает героя, глубоко взволнованная его возвращением на Итаку. Поместье стоимостью 100 000 сестерциев, которое Плиний Младший в благодарность подарил своей кормилице, отнюдь не выдумка[275].

Неизвестный ребенок

Сведения о первых годах жизни Нерона крайне скудны. Ни один автор не посвящает много времени Нерону-ребенку. Дело здесь не в Нероне, а в фундаментальном явлении античной историографии и биографического жанра: отсутствию особого восприятия детей. Детство, конечно, присутствует, но в основном это маленькие взрослые, которые, будучи зачастую отмечены яркими предзнаменованиями, готовятся к жизненным перипетиям[276]: одни зрелые, мыслящие и с первого взгляда явно предназначенные для великих свершений, другие низменные, непочтительные и с самого начала идущие вразрез со всеми теми традиционными ценностями, которые они будут игнорировать, став взрослыми. Когда Гай Октавий, впоследствии Август, заговорил, он якобы запретил квакать лягушкам в поместье своего деда. С тех пор лягушки там больше не квакали[277]. Врожденный авторитет.

Помимо жизнеописаний, древние рассказы о детях почти всегда предстают с точки зрения их родителей: скорбящие, строгие, чрезмерно заботливые матери и отцы доминируют в античных преданиях о детстве[278]. И в реальной жизни римские мальчики из высшего сословия, как правило, становились интересны своим родителям только тогда, когда начинали говорить, оставляли позади самые трудные этапы своего развития и, с точки зрения отцов, могли постепенно готовиться к решению важных задач на государственном поприще.

Отец Нерона, Домиций, не мог взять на себя эту ответственность. По словам Светония, он умер в начале 40 года от водянки[279]. Нерону только что исполнилось три года[280].

Теории заговора

После рождения Нерона Агриппина находилась в окружении Калигулы при императорском дворе. Сестра императора и дочь Германика, к тому же финансово обеспеченная благодаря браку с Домицием, провела два беззаботных года в высших кругах общества. Однако следующий драматический поворот в жизни Агриппины произошел именно из-за Калигулы, правление которого к тому моменту приобрело странные черты. Несмотря на то что в сообщениях источников о Калигуле страшилки и правда перемешаны еще сильнее, чем в случае с Нероном, за искажающей истину завесой враждебной сенатской историографии остается очевидным, что Калигула очень быстро отошел от идеалов августовской империи, и почти три года Рим для элиты находился под мрачным колпаком[281]. Калигула беспощадно расправился с предполагаемыми и реальными противниками своего правления и не пожалел даже собственную семью.

Одним из первых погиб Тиберий Гемелл, внук Тиберия и приемный сын Калигулы[282]. В конечном счете император заподозрил своих оставшихся в живых сестер Агриппину и Ливиллу (Друзилла, которую Калигула очень любил, умерла еще в 38 году) в заговоре. Ключевую роль в нем сыграл Марк Эмилий Лепид. Лепид принадлежал к императорскому дому как сын внучки Августа Юлии Младшей. Так он автоматически становился кандидатом на престол, хотя далеко не первым, и, следовательно, вероятным заговорщиком. Калигула когда-то покровительствовал Лепиду, даже позволил ему стать вторым мужем сестры Друзиллы и, как сообщает Кассий Дион, неоднократно называл его наследником императорского титула[283]. Что именно здесь произошло, каковы были масштабы предполагаемого заговора, неясно. Однако Лепид поддерживал тесные отношения со своими невестками Агриппиной и Ливиллой, что теперь вылилось в обвинение в супружеской неверности вкупе с преступлением против «величия римского народа». Для Лепида все закончилось вынужденным самоубийством с применением опасной бритвы, а для Агриппины и Ливиллы – изгнанием[284].

Понтийские острова в Тирренском море – идеальное место для ссылки. С одной стороны, расстояние от Рима было достаточно велико для безопасного устранения ссыльных, но, с другой стороны, до островов можно было быстро добраться, чтобы в случае необходимости подослать наемных убийц для неофициального ужесточения приговора. В 39 году Агриппина и Ливилла высадились на бесплодных берегах архипелага, примерно в 100 километрах к западу от Неаполя.