За мной, читатель! Роман о Михаиле Булгакове - Александр Юрьевич Сегень Страница 20

отправился в отчий дом. В дорогу ему выдали крылья – Московский воинский революционный штаб выписал удостоверение о том, что врач резерва Булгаков, работая в Смоленской земской управе в селе Никольском и городе Вязьме, исполнял свои обязанности безупречно. В Киеве еще стояла советская власть, а в отчем доме Мишу и Таню встречали младшие Мишины братья – студент медицинского факультета Коля и гимназист старших классов Ваня, сестра Вера с мужем Николаем, потомком знаменитого Дениса Давыдова, да еще племянник Костя, за свою азиатскую внешность прозванный Японцем.

А вот мама не встречала – Варвара Михайловна вышла замуж за давнего друга семьи Булгаковых, известного киевского врача Ивана Павловича Воскресенского, и поселилась в его доме вверх по Андреевскому спуску, напротив Андреевского храма. Они явились с визитом через пару дней. Жестокие дети долго не могли простить матери второе замужество и лишь теперь мало-помалу стали привыкать и прощать.

В первые дни Булгаков старался изо всех сил, чтобы никто из домашних ничего не заподозрил о его несчастье, тайком посылал жену по аптекам, тайком укалывался. Он искренне вознамерился избавиться от морфýшки и начать новую здоровую жизнь. Над входной дверью вскоре засияла табличка: «Доктор М. А. Булгаков. Венерические болезни и сифилис. 606–914. Прием с 4-х до 6-ти». Цифры, непонятные для обычных людей, сигнализировали больным, что здесь лечат лучшими средствами – препаратами, синтезированными Паулем Эрлихом, сальварсаном № 606 и неосальварсаном № 914, а значит, у врача высокая квалификация. К обозначенному промежутку времени приема больных Михаил Афанасьевич старался привести себя в полный порядок, чтобы посетители не заподозрили в нем морфиниста. Просторный двухэтажный дом на Андреевском спуске позволял открыть врачебный кабинет с комнатой для ожидания, никому из домашних не пришлось потесниться.

В первый день весны советская власть в Киеве кончилась. Во время заключения Брестского мира между Германской империей и Советской Россией руководство Украинской народной республики тайно договорилось с немцами, что те помогут изгнать с Украины большевиков. Войска атамана Петлюры, опираясь на германскую армию, быстро дошли от Галиции до Днепра и вошли в Киев. Забор, на который выходили фасадные окна дома Булгаковых, доселе украшала надпись: «Вся власть Советам!» Теперь ее замазали черной краской, и засияли огромные белые буквы: «Слава Украïнi!» По городу, где доселе украинцы составляли менее четверти населения, стали разгуливать петлюровские гайдамаки в обычных военных шинелях, но во множестве попадались и колоритные фигуры в синих жупанах и шароварах, в казачьих папахах и кучмах, иные даже с оселедцами, свисающими с обритых голов, с серьгами в ухе. К доктору Булгакову метнулись сии вояки бесплатно лечить дурные болезни: бо грошей немае, гроши будуть пизнише.

Но не успел Петлюра провести на Софийской площади парад всех своих пятнадцати тысяч войска, как в город вошли немцы, и – туды повернувси, сюды повернувси – пропали жупаны, шаровары, оселедцы и кучмы, оставшись лишь на гербе Украинской державы. Яркая опереточная жизнь ряженых героев потускнела, и в обыденность вплелись мундиры немецких солдат и офицеров, каски, похожие на тазик цирюльника. Глядь-поглядь – и «Слава Украïнi!» зныкла, забор опять замазали и на сей раз написали готическими буквами: «Ordnung halten!» – «Соблюдайте порядок!»

И порядок наладился, зацвели каштаны, германские офицеры и унтеры исправно платили доктору Булгакову за услуги, ряженые петлюровцы исчезли, как смешной и нелепый сон. В конце апреля гетманом всея Украины с одобрения немцев провозгласили землевладельца Скоропадского. Откуда-то с небес появились продукты и напитки, жизнь пошла какая-то бесшабашно довоенная, а с наступлением жары на днепровских песчаных пляжах стало яблоку негде упасть. Поселившийся в Киеве Вертинский пел на своих концертах, оплакивая юнкеров, погибших в Москве и Киеве:

– Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть не дрожавшей рукой…

За домом Булгаковых поднималась гора Вздыхальница, и доктор Булгаков, скрываясь в ее густых лесах, после приема посетителей, вздыхая, делал там себе укол и поднимался на смотровую площадку, с которой открывались великолепные виды на Киев. Увы, но долго утаивать свой недуг от родни он не сумел. Иной раз на него накатывали провалы в памяти, и он не помнил, как швырнул в жену пустой шприц, когда та не смогла достать в очередной раз морфýшку. В другой раз – зажженную керосиновую лампу, и чудом не случился пожар. А однажды и вовсе с криком: «Волки!» стал целиться во все стороны из своего фронтового браунинга и едва не выстрелил в бедную Тасю. Она завизжала от страха, прибежали Коля и Ваня, повалили старшего брата, выхватили из его руки пистолет, чтобы хорошенько припрятать.

Наличие такого жильца больше всего раздражало супругу домовладельца. Архитектор и инженер Листовничий разбогател еще в начале века, построив несколько гимназий, перестраивая и делая более пышными фасады домов богатых киевлян. Самое же знаменитое архитектурное сооружение он воздвигнул в Виннице – пышный дворец капитана Четкова. Разбогатев, Василий Павлович выкупил у негоцианта Мировича дом № 13 на Андреевском спуске и сам переехал на первый этаж, оставив более благоустроенный второй семейству Булгаковых.

Жена Листовничего, полячка Ядвига Викторовна, была на тринадцать лет старше мужа и очень беспокоилась за их единственную дочь Инночку, как бы ее не соблазнил какой-нибудь из венерических пациентов доктора Булгакова. Она требовала, чтобы муж запретил врачу частную практику в их доме, но тот старался успокоить пятидесятипятилетнюю супругу. Однако вскоре случилось нечто, сильно настроившее архитектора против венеролога. Увидев личную подпись домовладельца «ВасЛис», насмешник Булгаков стал называть его Василисой, и прозвище распространилось. Узнав об этом, Василий Павлович рассвирепел:

– Знаете что, господин доктор! Сифилис, да в придачу морфий! Что-нибудь одно, милейший господин! Или съезжайте к чертовой матери!

А вскоре к ненавистникам венеролога и морфиниста добавился новый персонаж его будущих сочинений. В Киев с воцарением Скоропадского вернулась любимая Мишина сестра Варя, ясноглазая красавица с рыжеватой копной пышных волос. Он ее боготворил, а вот мужа быстро возненавидел. Леонид Сергеевич Карум происходил из курляндских немцев и все делал с немецкой безупречностью («орднунг хальтен»), с отличием окончил гимназию, с отличием – Киевское военное училище, с отличием – петроградскую Александровскую военно-юридическую академию и параллельно – юридический факультет Московского университета. Блеск! Лощеный, в безукоризненной капитанской форме, усы подкручены кверху, подтянутый. На фронте поймал несколько наград и являл собой эдакого боевого офицера, вышедшего из пламени и дыма, на всех смотрел с ироничной тонкой улыбкой, в глазах – превосходство. Едва разразилась революция, он – председатель Киевского совета офицерских депутатов, с ликованием встречает падение монархии, на руке пышная красная повязка. Потом с молодой женой метнулся в Москву, но