Макото Синкай. Чувственные миры гениального японского аниматора - Алексис Молина Страница 20

момент его музыка становится перформативной: она заставляет лунный свет падать на сцену, открывая путь к воспоминаниям и смешению чувств – тревога Саюри превращается в тревогу Хироки, а желание Хироки улететь поселяется в молодой девушке. Этот момент подтверждает силу искусства, в данном случае музыки, но с таким же успехом это могла бы быть и анимация, которая преодолевает все и объединяет даже самые далекие предметы, сокращая расстояние между мирами и эпохами. Однако даже в самых идиллических сценах фильм пронизан моментами почти полной рассинхронизации. Надо сказать, что с его одержимостью расстоянием и разлукой «За облаками» – шедевр режиссерской постановки, и именно в этом первом полнометражном фильме родился фирменный кадр Синкая: пара или группа персонажей, разделенных на экране линией – лучом солнечного света, бликом объектива, пучком света или чем-то еще. Таких кадров в фильме множество, как и моментов разрыва: персонажи отрезают друг друга, перспектива блокируется или голоса перекрываются посторонним шумом. Поэтому, когда Синкай доводит это разделение до степени абсурда и предлагает концовку, которая хоть и не печальна, но и не обязательно радостна, эта вера в переосмысление всего мира предстает как долгожданная надежда. На протяжении всего мрачного фильма компасом остаются мечты – даже если они болезненны, как в случае с Саюри. Именно здесь «За облаками» и демонстрирует свою двусмысленность.

Проще говоря, «За облаками» представляет собой триумф молодости над взрослой жизнью. Победу тех, кто видит в небе «необыкновенный экран», на который можно проецировать свои мечты. Во многом это делает фильм самой поэтичной работой режиссера, потому что он предлагает иной способ видения мира, ставит его как настоящую импрессионистскую картину, помещая ощущения в центр повествования. Образ, который сам по себе служит мечтам героев. Но что происходит после этих снов? Что обнаруживает Хироки на вершине башни, в «обетованном месте», которое герой всегда хотел увидеть своими глазами? Она совершенно прозрачна, разделена на фрагменты миров, расположенных один за другим. Самолет отражается в этих фрагментах вселенной, и в свете воссоединения героев этот образ заставляет нас сомневаться в его значении: пара правда воссоединилась или разделена в разных мирах? В любом случае, когда Саюри открывает глаза, между ней и Хироки на экране появляется новый блик, говорящий о том, что, каким бы ни был ответ, расстояние между ними не было уничтожено. Даже если рука молодого человека, пересекающая свет, чтобы дотянуться до девушки, привносит нотку надежды, несмотря на горечь сцены – тем более сильную, что, хотя Хироки и Саюри наконец воссоединились, Саюри ничего не может поделать со своей амнезией. Она потеряла все, что помогало ей продолжать жить даже в коме – воспоминания о лете с Хироки. Хоть он и обещает девушке, что они смогут «начать все заново», он уходит из башни, разрушив ее. Это было его целью, но все же это метафорическая смерть его детской мечты. По дороге домой они по-настоящему взрослеют, становясь эквивалентом Окабэ и Томидзавы, лишенными того, что двигало их жизнью. Сам фильм теряет свою визуальную идентичность – башню, присутствующую в каждом кадре. Когда она исчезает, остается пустота. Конечно, ее можно заполнить: «Обещанное нам место исчезло, но теперь начинается наша жизнь». Трем молодым людям предстоит найти новую цель своего существования, которая не будет ни оружием, ни чем-то, погружающим их в глубокую летаргию, в прекрасной метафоре перехода во взрослую жизнь. Пока они не более чем персонажи, чья победа имеет горький привкус и которые еще не поставили перед собой новую цель. Как и в финале фильма, они дрейфуют в пустынном голубом небе, и только им самим предстоит найти дорогу домой.

Осуществление их мечты не обошлось без потерь. Не все хорошо, что хорошо кончается, и дети, одержав победу над взрослыми, платят за это высокую цену, оставляя свою память и любовь на обломках мира, который они только что разрушили. В душераздирающем финале «За облаками» запускает окончательную метаморфозу, превращая сказку о невинности и наивности в историю утраты. Чтобы понять смысл этой горечи, мы должны в последний раз обратиться к начальной сцене фильма. Показывая одинокого Хироки, возвращающегося в Аомори после разрушения башни, нам как бы говорят, что ничего не изменилось, и подтверждают, что потеря – детства, мечты, любви и, прежде всего, времени – стала сердцем «За облаками». Однако за потерей Синкай прячет спасательный круг. Это память, которая позволяет нам справиться с пустотой и исчезновением. Как руины – это выжившие, так и «За облаками» – это след прекрасной истории, сна в летнюю ночь, в котором жизнь обрела всевозможные краски только на время, а затем вернулась на круги своя.

Именно сила искусства, сила изменения содержания дает этому следу пространство, в котором он может продолжать существовать и воздействовать на мир несмотря на то что он уже разрушен. Таким образом, оптимизм в «За облаками» на стороне прошлого, которое продолжает, благодаря своему выживанию в историях, направлять будущее и побуждать Хироки к действию.

Гэвин Уокер, о котором мы уже упоминали, в своей потрясающей статье[25] провел уникальный анализ фильма. Он предложил постколониальное прочтение «За облаками», назвав его «фильмом, идущим в ногу со временем» и ярким примером успешного сэкай-кэя. Он выдвинул две основные идеи. Во-первых, если раньше считалось, что сэкай-кэй – это реакционный уход в себя, далекий от какой-либо исторической или гражданской ответственности, то в «За облаками» все наоборот, и мир был частью персонажей, их личности, податливым материалом, историей, которую писали и в которой, как следствие, их заставляли участвовать, даже если их интересовали только собственные чувства.

Вторая идея сделала башню воплощением колониальных представлений, что соответствует описанию Окабэ: символ войны, государства и нации. Ссылка Синкая на древнее название Хоккайдо, Эдзо, которое относилось к «чужеземцам с севера Японии» – в основном к айнам, народу, колонизированному японцами, – еще одна подсказка в защиту его гипотезы. Таким образом, для Уокера башня стала метафорой колониального прошлого Японии, внутренним объектом, принадлежащим колонизаторам, от которого нужно было избавиться, символом цепи ответственности и колониальной вины, которую можно было взорвать удачно расположенной ракетой. По его мнению, это и есть настоящая мечта «За облаками»: чтобы для японцев существовало обнаруживаемое ядро, воплощающее позицию угнетателя, и чтобы можно было избавиться от него и освободиться от колониальной вины и стыда. Но когда Хироки взрывает башню, понятия, которые она воплощает, не переосмысливаются. Они взорваны и сметены. Поэтому конец фильма, когда башня разрушена, мог бы стать новым началом для нации, воссоединившейся, как два главных героя. За исключением одной детали. Саюри потеряла память. У нее нет причин любить