Тамара Сверчкова - Скальпель и автомат Страница 20

— Кушать хочешь? — Нет!

— Тогда иди в госпиталь, прямо на запад.

Иду, позвоночник, как деревянный, ноги не столько идут, сколько мешают. Зная, что такое контузия, иду и пою слова на какой-то мотив. Солнце уже забралось на самую высоту, а я все еще иду. Вот высокие ветлы, где грузили на машины раненых, а палаток уже нет — уехал госпиталь. Все знакомо. На обочине дороги воронка, свежие темные комья земли раскиданы по земле. Стою, задумавшись: что-то никак не вспомню? Мысли бегут, торопятся, но все не то! Не то! Кто-то положил руку на плечо. Обернулась медленно, всем телом сразу: тупая деревянная боль отдает от головы по позвоночнику в ноги. На дороге стоит машина с группой медиков.

— Лейтенант! Почему не отвечаете? — спросил пожилой капитан — врач.

Вопрос медленно доходит до сознания, как бы по частям. Нужно улыбнуться, все обратили на меня внимание. Покачала головой, показала рукой в сторону воронки. Не могу поставить ногу на скат машины. Кто-то подал руку, боль в спине отдалась в голову. Перевалилась через борт, села на лавку. Трясло так, что казалось, мысли с болью отрываются в голове. Тошнит, болит и гудит голова, все кажется, пикирует фашист. Отдохнув в чужом госпитале, утром направилась пешком в лес под Гусевкой. Комиссар точно определил маршрут, указал, где остановился наш медсанбат. Лес под Гусевкой густой, высокий, внизу по земле расстилаются непроходимые заросли, в рост человека ежевика, усыпанная черными сладкими ягодами. На краю леса расположились медсанбатовцы. В лесу, шагах в двухстах, течет речушка. Щуки так и выплескивают хвостами воду. Речка узкая, метра 3 шириной. Берега низкие, заросшие зеленью, вода мутная, темная, течет медленно, пахнет от нее грибами, мхом и чем-то неприятным. Начальник штаба Кузнецов привез крючки и несколько человек занялись ловлей щук. От палаток, что стоят на поляне, где ждут приказа, иду по тропке к речушке. Дали мне последнюю леску, сказали, чтобы сидела под деревом. Спина болит, сидеть не могу, а есть очень хочется. Только поднялась, леска намотана на руке, тащу, а меня как за руку дернет. Я кричу, леску с руки стараюсь отпутать. Леший что ли тянет? Рванулась, а леска меня не пускает. Сильней дернула леску, черная блестящая спина на берег вывернулась, рот разинула, зубы острыми иглами блестят. Леска оборвалась, я покатилась по земле, а щука в воду. На мой крик прибежали наши. Ругали меня, что упустила последний крючок. Послали собирать ягоды на компот. Собираю ягоды в газету, от края до края все выбрано, свернула левее, ягод больше. Темнеет. Еловый молодняк, выше меня, выстроился густой стеной. Еле перебралась сквозь него и отшатнулась — за елками сразу поляна небольшая, а на ней метра на два в высоту набросаны фашисты. Хорошо, что стемнело, и я не видала их страшные лица. Ветра не было, и запах не распространялся в нашу сторону. Задом пробую выйти из ельника, а елки не пускают своими лапами, подпихивают на поляну, загораживают путь, выбили кулек с ягодами из рук, царапают лицо и шею. Вырвалась из ельника, добежала до края леса. Смотрю, из штабной палатки выходит Ершов, пожилой умный человек. Рассказала о контузии и что кровавый понос меня одолевает, что упустила щуку, рассыпала ягоды, есть хочу. Ершов заварил какой-то травы с конским щавелем, напоил. А ночью приехал командарм генерал Батов со свитой.

— Доложите, где начальник!

— Комбат в палатке!

— Вы дежурная?

— Нет, болею!

В это время шоферы приводили в порядок машины, Леша Боровой и Хрипунов Вася меняли скаты, чистили и протирали мотор, а Черноусое Вася (у него всегда в запасе части для ремонта) охотно делится с шоферами.

4 сентября едем в Захаровку. Ждем приказ, где развернуть госпиталь. Приехал ЭП 170, забирает у нас все подряд. Мне приказано на все составлять акты. Да разве за ними уследишь! Все уехали. Остались мы с фельдшером Устюжаниной Зоей, да немного медоборудования. Кушать хочется. Пришла Зоя и говорит: «А нас пригласили в столовую на обед. Рядом стоит часть ветеринарии армии». Мы покушали. К ночи вернулась автомашина со старшим лейтенантом Прудниковым, привезли сухари. Спать легли все на полу. Прудников приказал выставить пост. Стою с винтовкой и чешусь. Темнота, тишина, война заснула. И откуда только берутся такие огромные блохи? Кругом полынь высочайшая, не продохнешь от горького запаха, а блохи так и жгут…

Глава VII

Битва на Волге

Август 1942 года. Тяжелые кровопролитные бои под Сталинградом… Средняя Ахтуба, Дубовка.

Мы из Острогожска при временном отступлении остановились на несколько дней в овощном совхозе. Помогаем собирать овощи для воинских частей. С утра вышли рубить капусту. У стены сарая видим, сидит бледная, худенькая девочка лет двенадцати, ест сырую капусту и смотрит безразличными глазами куда-то мимо нас. Лейтенант медслужбы Косарева Фира спросила, сколько ей лет. Она ответила: 22 года, эвакуирована из Ленинграда. Нам стало тяжело…

…В конце августа фашистские войска вышли к Волге, севернее и южнее Сталинграда, получив возможность прицельным огнем обстреливать переправы через Волгу, контролировать подвоз в город и вывоз раненых. В этой трудной боевой обстановке госпиталь выделил из своего состава подвижные группы для усиления медико-санитарных батальонов дивизий 62-й армии, а также непосредственно на пунктах переправы и для сопровождения «летучек» с ранеными в горячих точках Сталинградского фронта. Тяжелые испытания: жизнь в землянках, бессонные ночи, сухой паек.

Теперь мы переехали в Дубовку, после сопровождения летучки. Никого нет, все уехали на восточный берег и принимают раненых, которых переправляют на тот берег всеми плавучими средствами. В Дубовке не бомбят, обстрела нет. В.Смирнова с Натальей Константиновной Беляевой как вошли в дом, сразу заснули. Проснулись, старший политрук Смушко катит к дому дыни и арбузы и смеется — пора ехать в госпиталь. Переправы бомбит, по Волге плывут трупы, вода красная. Крик тонущих разносится далеко. Доктор Смирнова сбегает с берега вниз первой и сразу же волной от взрыва ее сбивает и головой о высокий берег бьет. Секунды — теряет сознание. Подбегают товарищи, помогают встать. На баржу почти несут на руках. Баржа перевозит скот. Овцы сбиваются в кучи и перебегают от кормы к корме. Мы держимся за поручни. Валентина Александровна полулежит. Баржу качает. Рядом лежат раненые. Один без сознания. Около него Наталья Константиновна, перевязывает своим индивидуальным пакетом. Снова разрыв, а Смирнова, оказывается, не слышит. Двоих раненых держит Смушко и что-то говорит, смеясь. Раненые неуверенно улыбаются.

Снова и снова падают бомбы, теперь на берег, куда направляется баржа. Вот и доплыли до берега, там рядом — траншеи. Но старший политрук посадил нас в подошедшие машины вместе с ранеными. Сам остался на переправе.