Комплект книг Дианы Машковой - Георгий Гынжу Страница 19

Не только к своему сыну, но и ко мне. Привозили нам обоим гостинцы – каждому отдельно. Мне свои, а ему свои. Как же это было приятно! Со стороны Гоши, кстати, никакой ревности не было. Он очень хорошо относился к тому, что родители меня признали и, можно сказать, приняли. Мы все друг к другу очень привязались. Договорились, что они приедут ко мне в детский дом после того, как меня выпишут. Я думаю, даже если бы им моя питалка-зверюга начала рассказывать обо меня всякие гадости, они бы все равно от меня не отвернулись. Потому что уже знали, какой я на самом деле. И я их очень ждал. Больше всего на свете.

Я пробыл все три смены в психоневрологическом санатории, а потом меня привезли в детский дом на скорой помощи. Это было в августе. И хоп – в детском доме на первом этаже идет ремонт. Там как раз незадолго до этого мэр приезжал, что-то ему показалось не очень новым или чистым, и он – как нам говорили – из своего кармана оплатил нашему детскому дому ремонт. И вот теперь выяснилось, что из-за этого гребаного ремонта меня не могут в баторе оставить. Типа некуда деть. Начали думать, что со мной делать. В принципе, могли бы до конца ремонта перевести в дошкольное отделение – всегда раньше так делали, если некуда больше девать. Но для этого нужно было получить разрешение директора – чтобы он дал согласие. А его на месте не было, как назло. И вот мы с врачами скорой помощи, с секретаршей директора сидим и ждем у моря погоды.

– Он на совещании в министерстве, – секретарша опять объясняет одно и то же, – я ему позвонить сейчас не могу и когда вернется не знаю.

– А нам что делать? – Врачи скорой нервничали, и так уже долго со мной сидели. – Куда нам мальчика девать? Ждать больше не можем.

– Ой, я не знаю! Делайте с ним что хотите!

А что они могут сделать? Отвезли меня обратно в этот психоневрологический санаторий, там накормили обедом, и перед тихим часом медсестра мне говорит:

– Гоша, ты понимаешь, что нам некуда тебя разместить? Смены закончились.

– Да, – говорю, – понимаю.

– И скорее всего, – она жмется, – тебя придется отвезти в 6-ю Донскую больницу.

Я тогда уже знал, что это детская психиатрическая клиника. У нас в детском доме были ребята, которые там время от времени лежали. У меня сердце в пятки упало. И ладони покрылись холодным потом.

– Я что, похож на психа?!

– Нет.

– Ну, пожалуйста, – я начал плакать, – не надо в психушку! Есть же другие варианты.

– Да какие другие… Других как раз нет, – я видел, что она мне сочувствует, а сделать ничего не может, – вот, попей чайку с медом, успокоишься. Поспишь, и поедем.

– Да не нужен мне ваш чай с медом!

Пришел врач. Они с медсестрой меня все-таки успокоили, уговорили. Я сижу обжигаюсь, бормочу: «Да не нужен мне ваш чай с медом», а сам прихлебываю кипяток и плачу.

Долго я ревел, никак не хотел мириться с тем, что придется ехать в психушку. Прошел тихий час, я в сонном состоянии вышел на улицу. Там разложили на газоне перед корпусом красные покрывала – сушили их после последней смены, – я на одно из них лег и снова уснул. От горя. Потом подходит ко мне медсестра, которая меня успокаивала, и шепчет на ухо:

– Гоша, за тобой скорая приехала.

– Я не хочу! – Я снова давай реветь. – Куда мне бежать, чтобы не ехать?!

– Все-все, Гоша, – она меня подняла, повела к машине, – надо ехать.

В общем, меня запаковали в эту скорую, засунули туда мои вещи и привезли в 6-ю Донскую.

Сначала положили в первое отделение. Там вообще заняться было нечем: лежишь в четырех стенах и смотришь в потолок. Ни занятий, ничего. Со мной в одной палате лежал подросток – малолетний преступник, которому грозила детская колония. Он постоянно харкался. Наберет полный рот слюны и что у него там еще и плюет прямо в меня. И днем и ночью. Меня реально от этого выворачивало.

– Перестань!!! – Я орал, уже нервы не выдерживали.

– Блядь, иди на хуй! – Это все, что он мне отвечал.

Фууу. До сих пор вспоминать противно. Я постоянно ходил и просил, чтобы меня перевели в другую палату. Ловил врачей в коридоре, умолял.

– Уберите меня хоть куда-нибудь от этого идиота, – я готов был ползать перед ними на коленях, – больше так не могу!

– Нет, лежи. Больше некуда.

Кое-как я это пережил. Лежал с ним меньше двух недель – хотя мне показалось вечность, – и все это время он в меня плевался. Дебил! А я смотрел в потолок и думал, что, если бы у меня была мамка, она бы меня защитила. Хоть к заведующему отделением бы пошла. А еще лучше – забрала бы скорее домой. Ремонт там, не ремонт, разве детей сдают из-за этого в психбольницу?! Но меня защитить было некому. А к этому козлу приходила то ли мамка, то ли бабка, то ли тетка и через окно в палату – у нас были зарешеченные окна, мы лежали на первом этаже – передавала всякие гостинцы. Я смотрел на все это и ничего не понимал. Этого борова обихаживают и не могут ничему научить?! Он же домашний ребенок, блин! А харкается как свинья. В общем, я кое-как выдержал этот период, все эти унижения, а потом меня перевели во второе отделение, где уже было все нормально. Сначала заселили к младшим. Я там стал типа помощником. Привели во второе отделение и не знают, куда меня определить. Положили на тихий час к малышам, потому что у них там была свободная кровать. А потом я помню, как сидели две воспиталки – та, которая у младших, и та, которая у старших, – и обсуждали, куда меня определить. Я не спал, подслушивал. Боялся, что меня опять куда-нибудь не туда затолкают.

– Нам пока его деть некуда, – воспиталка старших вздохнула, – мест нет.

– Ну пусть с нами остается, – ответила другая, – будет мне с малышней помогать.

Я лежу с закрытыми глазами и такой: «Йеееес! Слава богу!» Конечно, я не хотел к старшим идти – вдруг они меня не примут, начнут обижать, как тот придурок. А тут я сам оказался самым старшим. И я честно воспитателям помогал, а они всегда меня подкармливали. Просто приносили что-нибудь из своей комнаты отдыха.

– Гооооша, у нас огурчики тут соленые остались. Будешь?

– Ооо, огурчики, спасибо огромное!

Я был почти счастлив. Дети в палате – от пяти до семи лет, а мне уже было одиннадцать. Понятно, что я ими командовал. Но надо сказать, никогда никого не обижал – у меня не было такой привычки, младших бить, хотя сам немало натерпелся от старшаков. Наверное, поэтому и решил сломать эту тупую баторскую традицию, по крайней мере, не продолжать ее. Вот так я с малышами какое-то время пожил, около недели, а потом меня перевели в старшее отделение, когда там место освободилось. И в новой палате у нас образовалась своя компашка. Там оказался один мой знакомый. Его звали Максим, и он лежал со мной в психоневрологическом санатории. Только не в этом году, а в прошлом.

– О, привет! – Я очень обрадовался знакомому лицу. Думал, теперь будет здесь друг. Свой человек.

– Привет. – Он отвернулся и сделал вид, что меня не знает.

В общем, киданул – просто не стал со мной общаться, и все. Хотя в санатории год назад мы с ним были не разлей вода. Играли вместе, фигню всякую творили. А теперь он то ли стыдился меня, то ли что-то еще. Но в итоге у меня на новом месте все равно хорошо все сложилось – пусть и не с ним. Я играл там с другими пацанами, общался. Таких уродов, как в первом отделении, не было.

А еще у нас там было много разных игр, даже плей-стейшен. И, что самое прикольное, воспитатель – мужик. Это, наверное, первый раз в моей жизни. Обычно везде работали тетки: и в баторе, и в лагерях, и в больницах. И вот этот наш воспитатель изобрел свою систему поощрений.

– Таааак, садимся играть в лото, – собирал нас всех за столом, – кто выигрывает, тому