Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 19

я случайно встретил эту женщину в Мурманске. Тогда она стояла на вокзале и уезжала куда-то в Россию. Я ее расцеловал. И на груди у нее был орден Красной Звезды. Я еще спросил ее: «А орден за что?». «А вот за то самое», — сказала она мне. Но она в то время не была военным человеком, ее как гражданское лицо просто мобилизовали для агитации среди немцев.

Некоторые ветераны, которым приходилось воевать в разведке, рассказывали мне, что зачастую неделями вели наблюдение за противником. А как у вас велось наблюдение?

Ну у нас это тоже было: мы все время из перископа разведчика, такой трубы, которые были на подлодках, вели наблюдение за противником. Особенные сложности были летом: ведь тогда на Севере была круглосуточная видимость, из-за этого голову из окопов нельзя было высунуть (бывало так: только высунешь голову из окопа — и раз, нет тебя), а немцы, к тому же, находились на вершинах и занимали господствующее положение.

Трофеи брали?

У меня есть трофейный аккордеон. Я его взял в Норвегии. Один мой друг, капитан, который хорошо владел игрой на аккордеоне, меня некоторым вещам научил, и я стал играть на аккордеоне. И я все время играл на аккордеоне. Даже сейчас могу играть! Но у нас многие брали трофеи, потому что были голодные и холодные. Из продуктов особенно. Представь себе, полуостров Рыбачий был окружен. Из продуктов прибывала к нам только крупа в основном. Мои воспоминания о Рыбачьем — это голод, холод и обморожение.

А оружие немецкое использовали?

Да, использовали немецкое оружие.

Как вас кормили на фронте?

Ой, плохо кормили, был почти все время голод и холод. Бывало такое, что по три-четыре дня не кушали.

А чем именно вас кормили?

Ну что сказать? Хлеб у нас был всухомятку, хотя была, правда, вода. Но нас в основном кашей кормили. Да в армии вообще все время кашей кормили, даже после войны, я помню, кормили щами да кашей. Но еды, повторюсь, катастрофически не хватало. Мы пытались бороться с голодом. Мне запомнился один такой случай. Однажды вызывает меня командир бригады и говорит, что у ребят на одной из наших позиций на Муста-Тунтури уже несколько дней нет даже хлеба. Ну и он сказал, что моя задача такая: доставить им продукты питания. А это ведь было летом, когда круглые сутки было светло.

Эстония, город Кохтла-Ярве. Слева на фото полковник морской пехоты А. М. Разгуляев.

Немцы были на сопках, мы находились внизу, ну и, естественно, были им видны как на ладони. Тогда мы взяли деревянные корыта для стирки белья, привязали к ним веревки, и получилось что-то наподобие санок. Эти корыта мы загрузили продуктами и боеприпасами. После этого мы построились в шеренгу с интервалом в два метра, у каждого корыта, так называемый «ботик», на веревке сзади, ну и все побежали зигзагом по моей команде. Немцы, как только завидели нас, открыли по нам огонь. Смотрю: рядом кто-то упал и просит о помощи. Но у нас был такой приказ: не останавливаться ни при каких обстоятельствах, иначе немцы расстреляют еще больше матросов. Потом мы добежали до безопасной зоны, где немецкие пули нас уже не доставали. Там я стал делать поименную перекличку. Выяснилось, что часть ребят осталась лежать на поле: кто убитый, кто раненый. Но забрать раненых у нас не было никакой возможности. В этих местах и до сих пор лежат человеческие кости, я это точно знаю. Вот видишь, мы шли прямо под расстрел противником, а боем это не считали. Считали, что это просто доставка продовольствия и боеприпасов.

Колосов Павел Гордеевич

Я, Колосов Павел Гордеевич, родился в Ленинграде в 1922 году. Мой отец родом из западной Белоруссии, из семьи рыбаков. Сюда приехал еще до революции. Работал на заводе им. Калинина. Слесарь-лекальщик 6-го разряда и слесарь-инструментальщик 7-го разряда. А мать — коренная ленинградка. Работала на том же заводе, но с перерывами, поскольку детей было четверо.

Сначала я учился в восьмилетней школе № 14, на улице Зверинской, а 10-й класс заканчивал в 17-й школе. Шикарный у нас коллектив был…

Я учился отлично. Но мы уже знали, что в институт не попадаем. Только с белым билетом брали в институт, остальных — в военные училища. В 1939 году вышло Постановление Правительства, по которому все выпускники 10-го класса направлялись или в военные училища, или в армию. Из всего нашего класса в институт попала пара человек с белым билетом: один, Павлович, который действительно «дохлятик» был, и еще Виктор Шпак. Виктор был близорукий, попал в Горный институт. Мы с ним вместе мечтали поступить туда, он поступил, но после первого курса попал в мясорубку на Лужских рубежах. На строительстве оборонных сооружений попал в плен. После войны из класса вернулись двое: я и Виктор Шпак. Где он был, что с ним произошло, об этом я с ним никогда не говорил. Когда мы вернулись, мы были как бы на разных полюсах. Он — бывший военнопленный, а я с двумя орденами Красного Знамени, поэтому у нас с ним только «Здрасьте». Два человека из класса. Остальные ребята погибли. Еще Леша Лабутин пришел, но где-то через полгода умер от травм, полученных во время войны. Из девчонок, правда, много кто выжил.

Что Вы знали про войну с Финляндией? Или до Вас ничего не доводили?

Что значит, «не доводили»? В 1939 году мой дядька, брат матери, зам коммерческого директора вагоностроительного завода им. Егорова, был призван на фронт, и мы получили уведомление о его гибели. Бабушка гадала на картах и сказала: «А Гошка — живой».

Когда закончилась финская война, я с друзьями добрался до дивизии, в которой служил дядька. Солдаты нас хорошо приняли и привели на высоту, где я увидел дощечку на братской могиле — «Командир взвода Богданов Георгий Иванович и еще 17 бойцов». Вернулись, прихожу к бабушке, рассказал, что сам видел, а она настаивает, что дядька жив.

В начале лета 1942 года я получил из Ленинграда письмо от этого дядюшки. Мать была эвакуирована, и его письмо переслали соседи. Оказывается, дядька был ранен в живот и попал в плен. Когда закончилась война, был обмен пленными. После освобождения из плена он оказался в лагере, на Печоре. Добывал уголь. Он пишет, что пошел на фронт добровольцем.

Одновременно