Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова Страница 18

большой ценностью, мы, разумеется, сильно заблуждаемся. Так нам неизменно говорили повсюду. Они оказывались либо слишком большими, либо слишком маленькими, граненными там, где их не следовало подвергать огранке, и наоборот, и никогда у нас не было полного гарнитура. Времена сейчас тяжелые, никто ничего не покупает… Однажды в крупном ювелирном магазине в Париже, когда я продавала одно очень дорогое для меня украшение, в зал вышел отец владельца, дрожащий старик, о чьем существовании никто не подозревал. Несомненно, его позвали, чтобы я не сомневалась в порядочности фирмы. Сын почтительно, но решительно объяснил мне, как мало выгоды он получит от сделки; он готов купить у меня вещь, но только ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Временами он поглядывал на отца, ища поддержки, и старик молча и серьезно одобрительно кивал, хотя было ясно, что он не понимал ничего из происходящего. Семейная сцена разыгрывалась из-за вещи, которую им очень хотелось купить. После многочисленных вздохов, заверений в почтении и жалоб на нынешние трудности они назвали мне непомерно низкую цену. Я вышла от них в отчаянии, кипя от отвращения. Ту вещь я им так и не продала, хотя прежде они получили от меня много других. В конце концов я продала украшение знакомым по очень низкой цене; к последствиям этой продажи я вынуждена буду еще вернуться позже, так как они оказались весьма важными.

Но, возвращаясь к нашему первому опыту: увидев, как нерешительно мы ведем переговоры, полковник Бойл вмешался, и дело пошло. Рубины были проданы; мы получили деньги.

Теперь мы могли строить планы на ближайшее будущее. Мы найдем место, где можно будет поселиться всем вместе, и муж поедет в Румынию за нашим сыном.

Как-то летом мы вернулись после выходных, проведенных за городом, и стали разбирать почту. Я увидела письмо от свекрови. Она регулярно писала нам раз в неделю, сообщая о мальчике, и до последнего времени его состояние неизменно было превосходным. Предыдущее письмо, правда, было не таким радостным, но в нем не было ничего тревожного. Хотя письмо было адресовано мужу, я вскрыла его сама. С самой первой фразы я поняла: что-то случилось. Меня охватил ужас. Наскоро пробежав первую страницу с длинным вступлением, я перешла ко второй странице и прочла в самом конце ее страшное известие. Наш сын умер.

Как безжалостно смерть преследовала нас! Неужели она истребит нас всех?

Нашему сыну исполнился ровно год. Он стал четвертым близким мне существом, которого я потеряла в течение нескольких месяцев. Письмо с известием о его смерти почти не содержало подробностей, и о том, как все произошло, мы узнали лишь впоследствии. Мальчик был здоровенький, регулярно набирал вес и хорошо развивался. Но летом, когда началась жара, он подхватил кишечную инфекцию. Вначале болезнь не внушала беспокойства, но внезапно, за один день, ему стало резко хуже, начались судороги, и он умер. Ничто не могло описать отчаяния его бабушки и дедушки. В силу какого-то психологического искривления характера я стеснялась новой беды и скрывала страшную новость от всех лондонских друзей, знал только Дмитрий. Я боялась новых изъявлений сочувствия и стремилась их избежать. Мне не хотелось казаться олицетворением трагедии.

Груз у меня на сердце стал тяжелее, хотя я и без того была так подавлена смертью отца, что чувствительность моя притупилась. Много лет после того я не могла даже реагировать на радость. Казалось, во мне что-то выгорело.

Глава IX

Домашние хлопоты

Прошло лето; наступила осень. Ничто меня не интересовало. Безразличная ко всему, я избегала общества; я по-прежнему носила траур и не желала думать ни о чем, кроме своих горестей. Хотя после смерти сына я не строила никаких определенных планов, осенью мы решили поселиться вместе с Дмитрием. Мы считали, что так, во-первых, удастся сократить расходы, а во-вторых, нам будет веселее. Из маленькой квартирки мы переехали в снятый мною дом не в самом престижном квартале Лондона.

Мне пришлось вести хозяйство, то есть делать то, чем прежде я никогда не занималась. Надо было обсуждать со слугами то, в чем я совершенно не разбиралась. И нанять прислугу тоже нужно было мне, и составить меню… Мне казалось, что я должна проверять, вытерта ли пыль с крышки фортепиано и натерт ли паркет. Справлялась я из рук вон плохо. Я ничего не смыслила в домашнем хозяйстве, и все подробности ужасно беспокоили и раздражали меня. Дом оказался слишком велик для нас; когда наступила зима, серая и промозглая лондонская зима, оказалось, что дом невозможно прогреть. Конечно, в нем не было центрального отопления, а открытые камины не способны были прогреть просторные помещения. Часть комнат пришлось закрыть, чтобы не переплачивать за уголь – цены на уголь меня очень тревожили. По ночам мы лежали не только на холодных, но и на сырых простынях; по утрам в спальне было так холодно, что вылезать из постели было сродни подвигу. Дни и вечера мы проводили в той комнате, которую могли протопить, то есть в кабинете Дмитрия, где мы топили не переставая. В то время мое мнение о прославленном английском комфорте было не слишком высоким. Приятным исключением в тех условиях служила горячая ванна, но даже это кратковременное удовольствие вскоре оказалось для меня испорчено. Ванная комната была оклеена обоями, и через несколько недель обои начали отклеиваться, отставать от стен. Скоро они повисли клочьями. Наша хозяйка, жившая в соседнем доме, считала нас какими-то татарами-кочевниками и зорко следила за всем, что у нас творилось. При виде ванной она пришла в ужас и велела принимать ванны при открытом окне. Я оказалась не готова к последствиям; последовав ее распоряжению, тут же подхватила тяжелый бронхит. После того, как мы съехали, хозяйка подала на меня в суд за то, что я устроила у нее в доме турецкую баню.

С прислугой я не справлялась. Со слугами-англичанами мне еще повезло, но у нас было и двое русских слуг, и иностранцы либо ссорились с местными, либо, напротив, слишком хорошо ладили. Старая горничная, которую я привезла с собой из Одессы, очень старалась помочь, но в силу возраста пользы от нее было немного. Не зная ни слова ни на одном языке, кроме родного, она постоянно всего боялась и демонстрировала крайнюю беспомощность. Более того, и сообразительностью она не блистала.

Однажды, когда мы еще жили в «Ритце», у нее разболелись зубы, и мой муж повез ее к зубному врачу на автобусе. Перед тем, как оставить ее, он записал для