Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов Страница 18

Поступая таким образом, Суворов разрабатывал благодарную почву и прибегал к приему, сродному русской национальности. При недостаточности обучения вообще и при слабости огнестрельного действия в особенности, русская армия всегда чувствовала склонность к штыку; но эта склонность оставалась иистинктивной и не развитой. Суворов взялся за дело рукою мастера. Драгоценная особенность русской армии, замеченная им в Семилетнюю войну, стойкость — была элементом. обещавшим Суворову богатую жатву. Предстояло дорогой, но сырой материал — пассивную стойкость, обработать, усовершенствовать и развить до степени активной усстойчивости и упорства, так как оба эти свойства, и пассивное и активное, однородны и составляют только две разные ступени одной и тон же лестницы. Воспитание и обучение Суздальского полка и поведены были Суворовым именно в этом направлении; почти вся учебная программа прямо или косвенно сводилась к наступлению и удару.

Прежде всего Суворов обратил внимание на религиозную сторону и на нравственное чувство солдата. В 1771 году писал он Веймарну: «Немецкий, французский мужик знает церковь, знает веру, молитвы; у русского едва знает ли то его деревенский поп; то сих мужиков в солдатском платье учили у меня неким молитвам. Тако догадывались и познавали они, что во всех делах Бог с ними и устремлялись к честности». Как будто в подтверждение этого приема, он пишет тому же Веймарну, но совсем по другому поводу: «Надлежит начинать солидным, а кончать блистательным». Действуя на религиозное сознание своих людей, Суворов считал необходимым внушать им и благородные побуждения, преимущественно честолюбие. Веймарну он говорит: «Без честолюбия, послушания и благонравия нет» исправного солдата». В другом письме к нему, того же 1771 года, Суворов, вспоминая свое командование полком, выражается так: «Карал был почтен в корпоральстве, как капитан в роте; имел своего ефрейтора и экзерцирмейстера; предводим был с возможнейшим наблюдением старшинства, по достоинству, без рекомендации. Сержанты ведали капральства, но не для хозяйства, Всякий имел честолюбие» 10.

Два приведенные обстоятельства составляют, каждое порознь, целую программу действий; программы эти Суворов и разрабатывал. К сожалению, подробности остаются неизвестны.

Воспитывая и обучая свой полк в смысле наибольшего развития в нем смелости и отваги, Суворов, конечно, должен был выбросить из военно-учебной программы все, что принадлежит обороне и отступлению. Как в нравственном, так и в материальном смысле хорошая оборона должна быть наступательною, следовательно специальных приемов обучения не требует. Отступает хорошо тот, кто отступает с наибольшим упорством; упорством же отличается не тот, кто обучен отступательным движениям в мирное время, а кто привык смотреть на бегство, как на позор. Эти-то взгляды на отступление и оборону Суворов и внушал своему полку. В приказе ротмистру Вагнеру, в 1771 году, он говорит: «Сикурс, опасность и прочие вообразительные в мнениях слова служат бабам, кои боятся с печи слезть, чтобы ноги не переломить, а ленивым, роскошным и тупо-зрячим — для подлой обороны, которая по конце — худая ли, добрая ли — расскащиками також храброю называется». В другом приказе на все посты своего района, в мае того же года, он внушает, что «одно звание обороны уже доказывает слабость, следственно и наводит робость». В одном только документе попадается как будто компромисс Суворовского направления с противоположным, но и тут Суворов прибегает к забавному софизму, с помощью которого старается как бы выгородить свой принцип в глазах других. Именно, в приказе 5 октября 1771 года на все посты он, рекомендуя для обучения войска наступные плутонги, прибавляет: «притом хотя и отступные, только с толкованием, что то не для отступления, но только для приучения ног к исправным движениям». Дабы убедиться в том, что Суворов отрицал оборону только в смысле воспитательного приема, а на самом деле умел ценить даже хорошее отступление, — стоит только прочесть его похвалу польским конфедератам за дело под дер. Наводицей. В апреле 1770 года он доносит Веймарну, что Поляков «на месте положено сот до трех или больше, число же всех их было поменьше 1000, только все хорошие люди, ибо когда они на площади, в лесу, место и батарею потеряли, и наша кавалерия их беспрестанно в тыл била, то они, ретируясь через два буерака и потом один болотный ручей, те три раза снова делали фронт довольно порядочно и ожидали атаку» 11.

Напирая на обучение наступательным действиям и атаке холодным оружием, Суворов, однако, не пренебрегал прочими отделами военного обучения и никогда не противуставлял одни из них другим. Это значило бы впадать в односторонность, а у Суворова было так много боевого такта, что он не мог допустить такой грубой ошибки. Его позднейшие военные афоризмы давали повод к подобным толкованиям, по эти толкования свидетельствуют только, что комментаторы трактуют о предмете. с которым знакомы слишком поверхностно. Тогдашнему ничтожному ружейному огню он не давал большого значения, но отводил ему должное место в общей системе военного образования и требовал самого тщательного обучения солдат стрельбе. По его энергическому выражению, гренадеры и мушкетеры «рвут на штыках», а стреляют егеря; по отсюда не вытекало заключение, что первым не нужна цельная стрельба, а последним – штыки, он ненавидел народившуюся издавна поговорку: «пуля виноватого найдет», и преследовал это фальшивое понятие немилосердно. В приказе на все посты 25 июня 1770 года, он объясняет происхождение ненавистной ему поговорки так: «что же говорится по неискусству подлого и большею частью робкого духа — пуля виноватого найдет, — то сие могло быть в нашем прежнем нерегулярстве, когда мы по татарскому сражались, куча против кучи, и задние не имели места целить дулы, вверх пускали беглый огонь. рассудить можно, что какой неприятель бы то ни был, усмотря, хотя самый по виду жестокий, но мало действительный огонь, не чувствуя себе вреда, тем паче ободряется и из робкого становится смелым». Последнее рассуждение вполне объясняет взгляд Суворова на стрельбу и до такой степени просто и логично, что ныне обратилось почти в общее место. Поэтому на обучение стрельбе Суворов обращал очень большое внимание и возмущался, если она была плоха, В одном из донесений Веймарну он говорит с горечью: «Ныне настали малеванные мужики в солдатском платье, да по несчастью для роста еще фланговыми; сии мужики на кулачный бой — пуля виноватого найдет: такой недостаток исправного выэкзерцирования!» Дисциплинирование огня было постоянной заботой Суворова; ради этой цели, а также в видах воспитания солдата на атаке холодным оружием, он не допускает у гренадер и мушкетер стрельбу без дозволения, «ибо единожды навсегда вообразить себе должно, что больше потребно времени зарядить, нежели выстрелить... В погоне же всякий, кому случится, дострелнвать может, но и тут напрасно весьма пули не терять». В июне 1770 года он предписывает на все посты: «Пехоту хотя скорому заряжанию приучать, також и поспешнее плутоножной пальбе, но весьма оной в памяти затверживать, что сие чинится для одной проворности исправного приклада. В деле, когда бы до того дошло, то хотя бы весьма скоро заряжать, но скоро стрелять отнюдь не надлежит, а верно целить; в лучших стрелять что называется с утку ни нулн напрасно не терять». В Суворовской программе «скорый заряд и исправный приклад» занимают одно из первых мест, а стрельба в мишень была даже предметом исключительного внимания. Иногда она производилась по окончании всего ученья, даже после атаки в штыки 12.