Елена Миль - Неизвестный Миль Страница 17

Я слышала игру М. Л. на этом пианино, «Рапсодию» и «Кампанеллу» Ф. Листа, «Лунную сонату» Л. Бетховена, но играл он редко, так как до полуночи проводил время на работе.

Частым посетителем М.Л. по вечерам был Рафаил Ильич Штернберг (д.т.н., лауреат Сталинской премии). Он аккомпанировал старшей дочери Тане, которая прилично пела (в памяти осталась песня «Плакучие ивы»), и учил музыке младших детей. Когда Рафаил Иванович прийти не мог из-за занятости на работе, то проживающая с ним в одной квартире секретарь начальника ЦАГИ Голубева Вера Марковна заходила в квартиру Миля и передавала извинения Рафаила Ильича и утешала П.Г., что ей не надо печь пирожки в благодарность за занятия. Пирожки у П.Г. получались отличные, с картошкой, с капустой, с творогом, с рисом.

Часто М. Л. приглашал меня, чтобы что-нибудь досчитать (примерно в 22 часа) и угостить тем, что осталось от ужина, а когда ничего не оставалось, то он ворчал на П.Г., что та все скормила Штернбергу. А сама П.Г. упревала МЛ., что он не занимается дочерьми и что она не может отпускать человека, который 2–3 часа занимается с ее детьми музыкой, голодным. И часто в разговоре со мной М.Л. казнил себя за то, что воспитание дочерей переложил на жену и что не умеет покупать для П.Г. модные наряды и косметику.

Помню такой эпизод из жизни лаборатории 5 ЦАГИ. В кабинете М.Л. шло ответственное совещание о том, как пробиться в Минавиапроме со своими предложениями новых вертолетов, которые главк по разным причинам отвергал и про которые Николай Григорьевич Русанович сочинил шутку: «Рожденный в ящик летать не может». И вдруг открывается дверь и разъяренный Борис Васильевич Богатырев (начальник группы прочности, который на работу ездил из Москвы) заявляет: «Миша, у тебя не работа, а бардак. Кто-то украл у мёня из внутреннего кармана бутерброд с красной икрой».

М.Л. отправил его к П.Г., которая угостила его так, что он вернулся в лабораторию очень довольным. Позже Захаров (председатель цехкома) выяснил по поручению М.Л., что похищение и уничтожение оного было коллективным в отместку за то, что Богатырев ел демонстративно бутерброды с красной икрой и еще благодарил при этом своего родственника, который работал егерем у Сталина.

Очень хорошо помню первое знакомство, с М.Л. В ЦАГИ я прибыла по путевке НКААП, принимала меня в отделе кадров Жевнерова Варвара Ивановна и направила в лабораторию № 1 к Сойману Семену Семеновичу, а тот пригласил Миля побеседовать со мной. После беседы М.Л. сказал: «Я беру ее в свою группу по устойчивости и управляемости самолетов».

М.Л. привел меня в свою комнату, где кроме меня уже работали трое. Затем М. Л. где-то раздобыл пыльный стол с ящиками и стул, поставил на место, сам сел за этот стол, проверил все ящики и попросил сесть, но я попросила тряпку, чтобы стереть пыль. Он где-то раздобыл мокрую тряпку, потом сразу же позвонил зам. начальника по общим вопросам Подкохе Александру Григорьевичу и потребовал найти для молодого специалиста логарифмическую линейку, ленинградскую непременно. Много аэродинамических расчетов сделала я на этой линейке.

Став начальником лаборатории № 5, М.Л. занимался научной работой до 14 часов, а затем принимал начальников бригад и секторов, читал деловую (секретную в большинстве случаев) почту до конца рабочего дня (до звонка). После звонка некоторые сотрудники (большинство) ставили чайники и работали часов до 19, а М.Л., Русанович Николай Григорьевич, Котиков Александр Константинович, Захаров Михаил Александрович, Кашин Анатолий, Ошибкин Евгений Иванович и другие часто засиживались за полночь.

М.Л. все возникающие у него производственные задумки спешил воплотить в дело и тут же увидеть результаты расчетов, например, М.Л. знал все кульманы и столы, всех инженеров и даже техников. Однажды зашел ко мне в общежитие в 9 часов вечера и попросил зайти в лабораторию (она находилось в 8 минутах от ЦАГИ), чтобы посмотреть результаты расчетов, которые он сам извлекал из рабочих столов техников Огневой Ани и Горячевой Вали. Много времени ушло на анализ результатов из-за отсутствие надписей и обозначений на графике. На следующее утро секретарь Миля Лебедева Валентина Васильевна поднялась на 5-й этаж и заявила, что начальник лаборатории требует «теплые» фамилии (Огневу и Гэрячеву) к нему в кабинет. Девочки, заметив отсутствие расчетов в столах, насупились, испугались, но возвратились очень довольные, т. к. М.Л. их похвалил за работу, но пожурил за то, что не выполняют его рекомендаций, высказанных на партактиве: прежде чем строить график, обязательно обозначить результаты построения, фамилию исполнителя и дату. Когда девочки заявили, что это же черновики, М.Л. ответил, что у нас нет времени на чистовики. Фамилии мне нужны, чтобы не разбираться в почерке, а даты мне нужны, чтобы знать, какую версию проекта мы рассчитывали.

Однажды поступили в лабораторию 5 ордеров на верхнюю легкую одежду. М.Л. увидел, что есть костюмчик 46-го размера, и упросил у секретаря отдать этот костюмчик мне и объяснил свое решение тем, что ему надоела вечная демонстрация с утра до вечера. Он имел в виду, что я все время ходила на работу в одном и том же ярко-красном платье: вечером постираю, а утром опять в нем, да еще с логарифмической линейкой перед глазами. Он же уговорил меня надеть этот темно-серый костюм на работу, а на «выходное платье чуть позже разживемся». Костюм так подходил мне, что никто не упрекнул цехком в том, что он выдели ордер человеку, проработавшему в ЦАГИ, как тогда говорили, без году неделю.

По характеру общения с людьми М.Л. был очень прост, умел общаться с людьми достойно, но без заигрывания и никогда не был брезглив.

Вот однажды М.Л. зашел со мной в общежитие (гостиницу), где проживали его сотрудники: Захаров, Кожевников Вениамин Алексеевич, Карманов Сергей Иванович и Карташов Гурген Арсеньевич. Сварили манную кашу на воде и разливали ее по тарелкам. На предложение ее отведать М.Л. за себя и за меня сразу же согласился. Каша была невкусная и недосоленная, я ее не доела, а М.Л. съел всю тарелку и сказал, что каша вполне съедобная и, самое главное, что она без комков.

Помню и до сих пор благодарна М.Л. за то, что он, узнав, что я пережила самые трудные дни Ленинградской блокады, сразу же по принятии меня на работу стал хлопотать для меня и для моих четырех однокашников, также из ЛГУ, энеэровские продуктовые карточки (попросту карточки для научных работников). Надо было сначала провести ученый совет, чтобы получить звание м.н.с., а для этого убедить высшее начальство. В то время в ЦАГИ отдельно рядовые сотрудники отчет не писали, сдавался один общий годовой отчет для института. Но М. Л. заставил меня написать к аэродинамическим расчетам объяснительную записку, красиво построить графики (в группе оформления выпросил красивую обложку, туда же и подложил мой рукописный материал) и пригласил на отдельный семинар, который вел Сойман Семен Семенович. Я удачно отвечала на заданные вопросы, и члены ученого совета единогласно проголосовали за присвоение мне звания м.н.с. Энэровские карточки я получила примерно через 4 месяца, но как я им была рада! Получала дополнительно (сахар и жиры в небольшом количестве) по 200 г хлеба каждый день, до самой отмены продуктовых карточек в 1947 году.