Илья Старинов - Солдат столетия Страница 17

При выписке из госпиталя мне была выписана справка о негодности к военной службе со снятием с учета, но я эту оправку никому не показал вплоть до 1999 года, когда оформил свою инвалидность 2-ой группы. С перевязанной рукой я вернулся на полигон и с согласия начальника сообщений Красной Армии приступил к исполнению своих обязанностей. Рука нуждалась в дальнейшем лечении, т. к. кости срослись, а перебитые нервы вызвали ее паралич. Мне помог начальник инженерных войск Красном Армии генерал А.Ф Хренов. который пригласил меня к себе на работу в качестве начальника отдела минирования и заграждений в Главное управление инженерных войск Красной Армии. Это дало мне возможность продолжить лечение руки — сшить разорванные нервы и снять ее с повязки, но полностью восстановить руку не удалось.

Великая Отечественная война застала меня в командировке на учениях войск Белорусского военного округа, которые должны были начаться 22 июня под Брестом, но, к счастью, я с З.И. Колесниковым — зам. начальника управления боевой подготовки ГВИУ, доехали только до Кобрина (это, примерно, в 40 км от Бреста) и там остались ночевать.

24 июня мы возвратились в Москву. 26 июня я был назначен, начальником оперативно-инженерной группы Ставки Главнокомандующего на Западном фронте, в распоряжение которого были приданы 3 саперных батальона и очень небольшое количество минно-взрывных средств. Перед отъездом нас принял нарком обороны маршал Тимошенко. От его имени мы получили широкие полномочия по разрушению различных объектов перед наступающим противником. Сведения о маршрутах наших групп, о дислокации штабов фронтов и армий, действующих на направлениях, где предполагалось применять минно-взрывные заграждения и разрушению различных объектов, мы получили у начальника оперативного управления Генерального штаба генерал-майора Г.Н. Маландина, который предупредил, что мы прикрываем московское стратегическое направление, и если не будут взорваны важные мосты при отходе наших войск, или будут взорваны раньше отхода войск, то нас расстреляют. Затем нам вручили мандат, подписанный наркомом обороны.

За Вязьмой возле моста через Днепр я предъявил свой мандат начальнику охраны моста и объявил, что мост следует подготовить к разрушению. Не успел я это договорить, как мы были окружены и обезоружены. Начальник охраны презрительно бросил!

— Плохо ваши хозяева работают? Не знают даже кому охрана мостов подчинена. Теперь тебе крышка, гад фашистский. Оказывается, начальник-то прав! Охрана мостов передана в ведение наркома внутренних дел, а наши мандаты подписаны наркомом обороны. Нас доставили в районное отделение НКВД, ушло Много времени на выяснение и управление нашими батальонами было потеряно. Очень важные мосты через реку Березина у станции Борисово досталась противнику целыми. Мехлис вызвал меня в штаб фронта, состоялась неприятная беседа, которая закончилась только при появлении немецких самолетов. Он ушел в укрытие.

Дальше группа действовала успешно.

В середине сентября я получил приказ срочно возвратиться в Москву. Мой начальник М.А. Нагорный приказал заниматься заграждениями под Москвой, и я несколько дней принимал участие в формировании новых частей, выезжал на оборонительные рубежи — вокруг столицы, даже облетал их, выясняя, где как усилить заграждения.

В конце сентября я был назначен начальником специальной оперативно-инженерной группы для помощи войскам Юго-Западого фронта в обороне харьковского района массовыми минно-взрывными заграждениями. В ставке Верховного Главнокомандующего меня с начальником ГВИУ генералом Л.З. Котляром принял глубокой ночью начальник генерального Штаба Красной Армии маршал Шапошников В. Обрисовав обстановку, сложившуюся на Юго-Западном фронте, он спросил меня:

— Операцию «Альберих» помните?

Конечно, я хорошо знал эту операцию: военные историки считали ее самой значительной по массовому разрушению и минированию.

— Так вот, — продолжал Шапошников, — разрушать и минировать в районе Харькова придется на гораздо большей площади, а пяти недель для работы гарантировать не могу. Действовать придется быстро.

29 сентября я выехал в Харьков вместе в небольшой группой специалистов. Задача была выполнена, несмотря на все тяжести, а 24 октября враг занял Харьков.

10 ноября нашей группе пришлось испить чащу горечи: разведка доставила в штаб Юго-Западного фронта копию приказа немецкого командования от 8 ноября 1941года. В приказе сообщалось, что при наступлении "доблестных войск фюрера" на Харьков и в самом Харькове обнаружены в большом количестве русские инженерные мины и среда них — мины замедленного действия с часовым замыкателями и электрохимическими взрывателями. Неумелая установка и маскировка мин поэволили опытным саперам рейха быстро их обнаружить и обезвредить".

В действительности, они ни одной неизвлекаемой мины замедленного действия не обезвредили и мины продолжали длительное время взрываться, но это было установлено только после освобождения Харькова в 1943 году.

Копию названного приказа в переводе на русский язык мне доставили с сопроводительной запиской, написанной незнакомым, но энергичным почерком: "Эти легко обнаруживаемые и обезвреживаемые мины устанавливались под руководством полковника И.Г. Старинова".

Не успел, я дать объяснения. Военному Совету фронта, где указать на моменты, явно свидетельствующие, что приказ фашистского командования — фальшивка, как пришло новее известие: немецкие саперы извлекли из полуподвала дома № 17 на улице Дзержинского в Харькове особенно сложную мину и теперь в доме расположился начальник гарнизона генерал-лейтенант Георг фон Браун.

Нервы мои были напряжены, двое суток прожил так, словно сам находился на неизвлекаемой мине. 13 ноября Н.С. Хрущев дал указание произвести взрыв радиомин в Харькове и 14-го ноября мы его выполнили, послав рано утром радиосигналы с Воронежской радиостанции. Днем 14 ноября посланный на разведку самолет, сфотографировал интересующие военный Совет районы Харькова. Снимки подтвердили, что часть радиомин взорвались с большим эффектом. К сожалению, район улицы Дзержинского в объектив фотоаппарата не попал и результат взрыва особняка Хрущева я увидел только после освобождения Харькова, в августе 1943 года, а о результатах операции «Западня» я узнал только после окончания войны, но я уже не был в инженерных войсках. Больше того, после войны я увидел в Харьковском музее фотоснимки разрушений ряда объектов, в ом числе особняка Хрущева, штаба Украинского военного округа, якобы разрушенных партизанами-подпольщиками. Эта фальсификация была проделана бывшим секретарем Харьковского обкома партии А.А. Епишевым. Правда была восстановлена только 6 февраля 1963 года, после публикации статьи Овидия Горчакова в «Известиях». А через пару лет об операции «Западня» был создан фильм "История одной идеи". Он неоднократно показывался по телевизору.