Аэросмит. Шум в моей башке вас беспокоит? - Стивен Тайлер Страница 16

ты знал, что он говорит нечто очень крутое и однажды ты сможешь все понять. Поздно вечером заявлялись Джими Хендрикс, Пол Маккартни или Брайан Джонс и просто начинали играть – они стояли на крохотной сцене в полутора метрах от тебя. Я выступал там в начале 1968-го со своей второй группой, William Proud, а Крошка Тим пел и играл Tiptoe Through the Tulips на укулеле – высокий тощий ливанский чудак с длинными сальными волосами, высоким голосом и плохими зубами. Но в этом и была прелесть Scene: к нему не относились как к изгою, а скорее как… к артисту в его доме. Он здесь свой – это тебе надо влиться в его исполнение, если хочешь здесь остаться.

Я ходил туда на концерты таких групп, как The Doors, и не мог поверить, что солист может так себя вести. Я подумал: «Ух ты! Какого хуя?» Но, может, именно поэтому все любили The Doors – потому что действительно думали, что Джим Моррисон одержим. Этот клуб был офигенным местом. Я передать не могу, насколько близко зрители стояли к исполнителям. Ты сидел за маленьким столиком, а в метре от тебя стоял Lizard King.

Я был Стивом Телли, повторял все, что видел, читал то же, что и Дилан, – Аллена Гинзберга, Джека Керуака, Грегори Корсо. В Kettle of Fish проводились чтения, куда иногда ходил Дилан и зачитывал свою невероятную хренотень. Я сидел, разинув рот, как загипнотизированный.

В 1965-м «Стоунз» выпустили два непревзойденных хита: Satisfaction и Get Off of My Cloud. Мы слышали, что они оставались в гостинице Lincoln Square Motor, и уговорили нашего друга Генри Смита отвезти нас туда на машине его мамы под предлогом того, что нам нужно репетировать. Я уже нарядился, как псевдо-Мик, и мы уговорили нашего басиста, Алана Строхмайера, у которого была светлая челка, как у Брайана Джонса, поехать с нами. Когда мы туда приехали, вся улица у отеля кишела фанатами. Там были очень милые и очень сексуальные девчонки – фанатки стоунов. Ну и как мне было устоять против своего закоса под Мика в такой толпе?

Я высунулся из окна и сказал очень громко, с топорным кокни-акцентом: «Что ж, я вижу несколько лакомых кусочков, друзья мои. Чем вы потом займетесь, дорогуши?» Толпа ревела.

– Мик!

– Мик!

– Брайан, я тебя люблю!

По их лицам текли слезы. Было так круто – вот только они угробили машину мамы Генри, оторвали радиоантенну и дворники. Это превратилось в такой погром, что нас показали в новостях. Когда мы вернулись, мама Генри ждала нас, скрестив руки. «Ну что, хорошо порепетировали, мальчики?»

Так как мы были слишком маленькими, чтобы пить в клубах, я брал колеса. Я их давил и снюхивал. Я всегда был в говно, когда мы приезжали на Манхэттен. Тем же вечером в Scene мы видели Монти Рока III! Мы все его знали по «Шоу Джонни Карсона». И вот он расхаживал по клубу, как королева. Он был модным и выдающимся геем парикмахером/рокером или что там – никто не знал, чем именно он занимался. Он был скандальным человеком, который говорил скандальные вещи. Кому какое дело, чем он занимался?

Он носил псевдомодную одежду и в жизни был таким же надменным, как и по телевизору.

– Заходите ко мне домой, дорогие, – сказал он. – Там вообще такое творится!

Мы приходим к нему домой, а там два немецких дога, шимпанзе и кобра без клыков, которая все равно кусалась. Да, и конечно же, куча пиздец странных гостей. И вот они мы, половозрелая шпана из Йонкерса. Мы просто охренели. Дебби Бенсон была шикарная, мы были милыми детишками, а теперь расхаживали среди этих королев. Кто-то начал раздавать колеса. «Вот, возьми немного!» Это было ебаное снотворное для паралитиков. У Монти в гостиной стояло джакузи. Кончилось все тем, что я выбил пробку из его ванны. Когда вода вылилась, я кинул туда несколько подушек и уснул.

– Джим скоро придет, – сказал Монти.

Джим, мать его, Моррисон придет сюда? Все мы ждали его приезда как бога. Он приехал очень поздно, и к тому времени все так обдолбались, что приняли его за Вана Моррисона. Мы были в каком-то пространстве, где слова превращались в звуки, и мало того… там был Джим! Мы испугались до усрачки. Нам было настолько страшно, что мы спрятались в спальне, а потом залезли под одеяло со свечками и тряслись, потому что ужрались в говно. Там все было настолько странно; мы боялись, что шимпанзе может сделать с немецкими догами, что уж говорить про планы Монти на Моррисона.

Мы были не в состоянии ходить и говорить. Потом приняли еще колес и вырубились где-то в два часа ночи… без задних ног. Проснулись где-то в 05:00. Дебби плакала.

– Это не моя одежда, – говорила она.

– В каком смысле? – спросил я. – На тебе то же платье, что и вчера.

Ее взгляд был стеклянным.

– Но это не мои трусы!

Боже мой! Я посмотрел вниз и подумал: «Какого хуя?»

– Знаешь что? На мне тоже чужие штаны.

Мы бежали по лестнице, пока Дебби плакала:

– Надо мной надругались! Надо мной надругались!

Черт, мы все хотели познать эту сторону жизни, но на такое точно никто не рассчитывал.

Группы британского нашествия очень походили на банды, особенно Rolling Stones и The Who. В отличие от The Beatles, они казались дерзкими и пугающими, таким не захочешь переходить дорогу. Я бы хотел приписать это озарение про группы/банды стоунам из-за их вызывающего поведения, но я понял это задолго до появления битлов, когда банда, в которой я состоял, превратилась в мою первую группу.

Как попасть в банду? Надо притворяться жестоким, а я всегда был хорош, когда дело касалось актерской игры. Я не был жестоким. Я был тощим, костлявым и погруженным в свой собственный странный мир. Но казаться жестоким очень просто: надо стараться быть настолько несносным, насколько возможно, и за это тебя потом избивают до потери пульса. Потом вытворять что-то глупое и незаконное – например, бегать голышом по Центральной авеню или украсть пару вещей для вашего клуба, – и если они будут в настроении, то разрешат тебе вступить.

Так как мы были слишком маленькими, чтобы пить в клубах, я брал колеса. Я их давил и снюхивал. Я всегда был в говно, когда мы приезжали на Манхэттен.

В «Рузвельте» был один парень, Рэй Табано, который стал моим другом на всю жизнь. Мы подружились после того, как я сказал ему, чтобы он уебывал с моего дерева (на которое он взбирался).