Клэр Томалин - Жизнь Джейн Остин Страница 16

Перед Рождеством не знающий покоя дом священника освободился от учеников, разъехавшихся к родителям, чтобы тут же наполниться вновь — гостями. «Здесь собралось приятнейшее общество: сестра Хэнкок, мадам де Фейид и ее малыш, они приехали к нам в прошлый четверг и останутся до конца следующего месяца», — писала миссис Остин своей кентской племяннице Филе Уолтер 31 декабря 1786 года. Ожидались еще племянники Куперы, и «пятеро из моих детей тоже дома, Генри, Фрэнк, Чарльз и девочки, которых мы окончательно забрали из школы». Миссис Остин не указала полный титул своей племянницы Элизы, но французская графиня отбрасывала ослепительное сияние на все маленькое стивентонское общество. Как будто райская птичка слетела в пасторский дом. Элиза с восторгом рассказывала о жизни в Лондоне, где они с матерью поселились возле Портмен-сквер, приобрели собственный экипаж и четверку лошадей и однажды ездили на придворный прием, причем на Элизе было платье с таким тяжелым кринолином, что она утомилась даже стоять в нем. Она рассказывала, как наносила визиты герцогиням и ездила в «Алмак»[31], где, как всем известно, собирался весь высший свет, и оставалась там до пяти утра.

Кузина Элиза одевалась по французской моде, говорила по-французски, как на родном языке, и привезла с собой горничную-француженку. Хотя месье граф не мог ее сопровождать, она без умолку рассказывала о его имениях и замках, о поездках с ним в Пиренеи и по отдаленным провинциям Франции, о театральных постановках в кругу их аристократических друзей и об их блистательной жизни в Париже. Как и миссис Лефрой, Элиза перешла важный рубеж в жизни женщины, не отказываясь от своих вкусов и удовольствий. Ничто в графине не казалось скучным или домашним, она обожала своего малыша, но заявляла, что у него «две мамы» — она сама и миссис Хэнкок, — и оставалась по-девичьи зависима от матери. Элиза обладала веселым характером, добрым сердцем, живо интересовалась всеми кузенами и кузинами и выказывала готовность принимать участие во всех семейных развлечениях, словно бы у нее и в помине не было никаких забот или обязанностей.

Каждый день она садилась за фортепиано, специально ради этого арендованное Остинами, и играла им. То, что Джейн с тех пор тоже полюбила музицировать, безусловно, заслуга Элизы. А еще у них устраивались танцы: «Во вторник в гостиной немного потанцуют, будут только наши дети, племянники и племянницы… маленькая семейная вечеринка». Предполагалось, что все гости останутся до конца января. Генри, как старший из оставшихся дома сыновей, принял на себя роль гостеприимного хозяина и партнера Элизы по танцам. Он умел вовремя пошутить, польстить, поддразнить, а она наслаждалась этими поддразниваниями, столь неприкрыто восхищенными. Генри был любимцем отца, его обожала Джейн, и Элиза тоже оценила его шарм и не имела ничего против того, чтобы заполучить английского Керубино в ряды своих воздыхателей. Перед тем как она покинула Стивентон, было условлено, что Генри навестит ее в Лондоне весной. «Мадам делается довольно бойкой», — писала ее тетка.

Скорее всего, именно Элиза с матерью привезли Джейн в качестве подарка на день рождения книги французского детского писателя Арно Беркена, чья серия нравоучительных рассказов и пьес под названием «Друг детей», опубликованная совсем недавно, завоевала огромную популярность. Появились уже и переводы на английский, но Джейн получила книги в оригинале, изданные в маленьком формате — как раз для маленьких ручек. (В томе V кем-то написано: «Pour[32] дорогой Джейн Остин»). Добродетели, которые пытался взращивать Беркен, — щедрость, доброта к слугам и животным, попечение о нищих, трудолюбие, а для девочек еще и осмотрительность; подразумевалось, что в случае малейших сомнений в чем-либо они должны испрашивать совета у матери. Пьески Беркена предназначались для совместного разыгрывания родителями и детьми, для неких «домашних празднеств», призванных дать нравственный урок всей семье, а детям привить «смелость, изящество, легкость в общении и хорошие манеры». Элиза, с ее любовью к домашним театральным представлениям, должно быть, ценила Беркена именно как автора этих пьесок и ожидала, что и Остинам они придутся по душе. Если так, она явно недооценила своих родственников — им было достаточно одного взгляда, чтобы понять, какую пресную сентиментальную ерунду он пишет. Джейн, разумеется, вежливо поблагодарила кузину, но ее собственные ранние пьесы и рассказы говорят о попытках «исправить» Беркена. Там, где он пытается учить и возвышать, она погружается в фарс, бурлеск и пародию, ставит нравственные принципы с ног на голову, своим напором и энергией разрушает все его наилучшие намерения. Пьесы Беркена безжизненны, а некоторые из ранних опусов Остин вполне могли бы лечь в основу диснеевских мультиков.

Но что бы она ни думала о подарке Элизы, сама кузина не могла не восхищать. Джейн привязалась к ней всем сердцем, и эта дружба связывала их всю жизнь. Спустя четыре года Джейн посвятила Элизе одно из самых многообещающих своих ранних произведений «Любовь и дружба», которое все помнят по той сцене, где героини «поочередно упали без чувств на диван». Собственно, эта шутка списана с Шеридана[33], но множество других, достойных его пера, — свежи и оригинальны, и вообще юмором искрятся все тридцать три страницы этого сочинения. История Лауры, рассказанная ею в серии писем, напоминает историю Элизы: «Родилась я в Испании, а образование получила в женском монастыре во Франции», отец ее ирландец, а мать является «внебрачной дочерью шотландского пэра и итальянской певички». Она пишет дочери своей старшей подруги, как Элиза могла бы писать дочери своей тети Остин, — с налетом беспечности, присущей Элизе. Большая часть писем повествует о путешествиях, часто в компании подруги Софии, причем обе переживают бурные сентиментальные приключения, главное из которых — крушение экипажей, повлекшее гибель их любимых. А в другом эпизоде почтенный старый джентльмен неожиданно обретает четырех прежде незнакомых внуков и выдает каждому банкноту в пятьдесят фунтов, после чего покидает их вновь. (Возможно, намек на ожидания Элизы по поводу крестного, Уоррена Гастингса, и его дара маленькому Гастингсу?)

Лаура и София игнорируют все преподанные Беркеном уроки. Они не только пренебрегают советами родителей, но и умудряются не заметить их смерти. Они призывают друзей и возлюбленных «сбросить оковы родительского самоуправства». Пятнадцатилетнюю девушку убеждают сбежать с офицером, охотником за приданым; два героя — незаконнорожденные сыновья знатных леди — грабят своих матерей, оставляют их голодать, а сами поступают на сцену, став вначале бродячими актерами, а потом звездами Ковент-Гардена. Все молодые люди занимаются воровством, делают долги и отказываются их возвращать. Это черная комедия, абсурдная и безудержная, с размахом сокрушающая все домашние ценности и приличия. Чтобы посвятить такое произведение кузине, Джейн должна была быть уверена, что Элиза поймет и оценит ее шутки.