Глина и кости. Судебная художница о черепах, убийствах и работе в ФБР - Элизабет Бэйли Страница 15

– Выглядит в точности как то место, куда меня увезли, когда я был маленький.

Детектив сказал мне, что рисунок помог подтвердить – они преследуют нужного человека, и поблагодарил за то, что я пролетела через полстраны, чтобы сделать его. Мне хотелось бы знать, чем все закончилось, но с учетом характера расследования я не могла спрашивать о результатах. Я знала только имя землевладельца и ничего больше. Личности подозреваемого и жертвы мне не открыли.

В ФБР на первых порах мне многому пришлось учиться, и не все было связано с рабочими обязанностями.

После нашей немногочисленной команды в Хопкинсе мне было непривычно оказаться среди множества художников, которые не все хорошо знали друг друга. Не помогала и организация помещения, где мы работали: каждый сидел в загородке со стенами под два метра. В целом я неплохо вписалась в коллектив, однако быстро поняла, что там принято сплетничать и распространять слухи. Это было похоже на старшую школу – оказалось, то же самое творится и в армии, и в ФБР.

Я старалась не обращать на них внимания, но про БРЕНТА, казалось, болтали все. Он постоянно отпускал шуточки своим громовым голосом, его всегда было слышно с другого конца коридора, и не один коллега предупредил меня, что у Брента «крутой нрав» и он «бросается на людей».

Обычная путаница – из таких получаются смешные сценарии для ситкомов – могла привести его в ярость, и он взрывался. Однажды он устроил скандал, когда кто-то положил ему конверт с письмом на рабочий стол.

– Кто заходил ко мне в загородку? Никому нельзя ко мне входить! Кладите почту в мой ящик, как полагается!

Я уверена, что человек, положивший конверт, хотел сделать как лучше. Это была внутриофисная переписка, которую гораздо удобней передавать из рук в руки, чем кидать в почтовый ящик.

В общем, я сделала себе мысленную пометку никогда не приближаться к рабочему месту Брента. И вообще переписываться с ним по электронной почте.

Сплетни никогда меня особо не интересовали. Я давно поняла: если кто-то говорит тебе что-то нелицеприятное про другого у него за спиной, следующему он скажет то же самое про тебя. Я люблю сама составлять мнение о людях и делать собственные выводы. Вот почему я оказалась совершенно не готова, когда пришла моя очередь и я на собственной шкуре испытала то, о чем меня предупреждали.

Я разговаривала с коллегой в компьютерной комнате, примыкавшей к нашему отделу. Она была маленькая – три на три метра. Дверь в нее всегда держали закрытой, даже если кто-то был внутри, потому что компьютерную строго охраняли. У всех в офисе был от нее ключ, поэтому, если ты хотел зайти, надо было постучать по стеклу, и тот, кто находился в комнате, показывал тебе большой палец – можешь заходить.

В какой-то момент Брент подошел к окну и заглянул в компьютерную. Я большим пальцем показала на своего коллегу, спрашивая одними губами:

– Вам нужен он или я?

Я уже направлялась к двери, чтобы ее открыть, но Брент отошел.

Через несколько минут он снова подскочил к окну, уже явно раздраженный. Прежде чем я успела среагировать, он распахнул дверь и набросился на меня с криками:

– Больше так со мной не поступайте!

– Что? – удивилась я. – В чем дело? Как не поступать?

– Вы знаете как! Не смейте отмахиваться от меня и говорить мне уйти, как будто я тут – пустое место!

Он стоял всего в шаге от меня, вытянув руку и тыча пальцем чуть ли не мне в лицо.

– Подождите! Нет-нет, вы не поняли! – Кивнув в сторону коллеги, я объяснила: – Я показала на него, хотела спросить, с ним вы хотите поговорить или со мной. Я никогда не прогнала бы вас.

– Не надо обманывать, я видел своими глазами! Вы пальцем показали мне убираться отсюда! Никто не смеет так со мной обращаться. Я не потерплю неуважения!

Комнатка была крошечная, с одним выходом, и Брент возвышался в самом центре, перегораживая мне дорогу. Я уже говорила, что он был огромный? Килограмм 120 чистых мышц – не меньше. Я сильно испугалась. Думала, что в любой момент Брент может меня толкнуть, если не намеренно, то случайно, потому что он размахивал руками, как мельница.

Все это продолжалось около тридцати секунд; Брент сердился все сильнее, и его руки мелькали у меня перед лицом. Я пригнулась и пронырнула к двери. Другие коллеги услышали шум и стали выглядывать из своих загородок.

Я бросилась прямиком к Рону и Гэри. Сердце у меня выпрыгивало из груди. Наверное, они тоже услышали крики Брента, потому что не удивились моему появлению. Страх у меня сменился возмущением. Никогда в жизни мне не приходилось бояться на работе – ни в армии, ни в Хопкинсе, ни даже в кондитерской лавке, где я подрабатывала подростком и несколько раз дежурила по вечерам одна. И уж точно я не собиралась пугаться здесь!

Рон и Гэри оба сказали, что «обо всем позаботятся», но звучало это неубедительно. Тогда я еще не знала, но решение зависело не от них. Его должен был принимать начальник секции, НОРМАН БИН, из верховного руководства.

– Может, мне пойти к нему и все рассказать? – спросила я. – Он должен знать, что произошло, прежде чем решать.

– Не надо, мы сами сообщим.

Не скажу, что это меня устроило. Но я решила подождать и посмотреть, какое ему назначат наказание. Мне казалось, это будет как минимум письменный выговор и, возможно, отстранение от работы на несколько дней. Но мистер Бин решил по-другому. Он всего лишь погрозил Бренту пальцем и сделал устное внушение: «Вот что, Брент, когда работаешь в главном правоохранительном органе в мире, нельзя кричать на коллег и угрожать им. Постарайся это запомнить». Ну или что-то в этом роде.

Конечно, я осталась недовольна и сказала Рону, что это вообще не наказание. Я понимала, что устные предупреждения ничего не меняют – что не записано и не занесено в личное дело, то не считается. Если Брент снова сорвется, это будет восприниматься как его первое нарушение, а не паттерн поведения. Но раз начальник секции решил, так тому и быть.

Теоретически я могла через его голову обратиться к старшему по должности, но побоялась, что это все осложнит: мне не хотелось выглядеть скандалисткой. Другие в отделе тоже испытали на себе гнев Брента, но я, кажется, была