Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт Страница 149

Вы выступили, так сказать, в роли тяжелой артиллерии, долженствующей разбить все мои сомнения в отношении нравственной стороны рейса жизненного корабля Раисы. Но даю Вам слово, что не нужно было писать, что я думаю, «...что она якобы забыла учебу, увлекается и ведет любовные интриги...» И что Вы еще этим, т.е. моими мыслями, даже возмущаетесь. Предположим, что я так думаю. Но неужели же Вы думаете, что после Ваших слов я как-то изменю свое мнение?! Ни в коем случае. Вы ведь подруга, на пере которой в данную минуту сидит Раиса. И если бы Вы захотели написать что-нибудь другое, то Раиса уперлась бы ногой (знаете, как правят в саночках), и Ваше перо ничего не могло бы поделать. Но, к слову говоря, я ничего из того, что Вы мне приписываете, никогда не думал.

Теперь ― в отношении программы Вашей жизни. То, что я буду говорить, я буду говорить совершенно серьезно, как высшая объективность, «как Господь Бог из куста на Синайской горе»!

Я думаю, что нужно было бы переставить порядок Ваших «слоев».

Первым должно было бы быть ― любовные дела, затем горячая переписка с Москвой и затем общественная работа. Почему? Да потому, что тогда не будет разрыва теории с практикой.

Нет, нет, не верьте, что я так думаю! Это я просто так ― для слова.

А еще...простите, уважаемая Тося! Никогда и ни в коем случае не буду протестовать в отношении чтения моих писем! Читайте сколько влезет! А если Вам действительно в них что-нибудь нравится, то заучивайте наизусть! И говорите со сна!

Тося, я ужасно любопытный человек. Я обязательно хочу видеть того, с кем я говорю. Опишите себя! Какого Вы роста, какие у Вас волосы, какие у Вас глаза и, главное, какие у Вас нос и губы. Но я Вам заявляю (не говорите об этом Раисе), что нос у Вас должен быть обязательно греческий или -гм, гм ― такой, как у меня, т.е. великолепный. Но я шучу. Нос у меня очень некрасивый. Из самолюбия, конечно, не добавляю, что и все остальное... Замнем этот разговор. (Все зачеркнутое я Вам напишу после, когда мы познакомимся немного поближе).

(Зачеркнута строка).

Жму Вашу, мне почему-то кажется, смуглую руку.

(Роспись)

30/ XII1929 года.

Через 23 дня оболтусу, подписавшему это письмо, исполнится 20 лет. Эх, бежит молодость! А вы говорите, что моя перестановка слоев неправильна и вредна.

Любимая, милая Кисанька!

За что ты на меня взъелась с этой Надей? Да клянусь бородой Калинина, я ей не показывал ни одного твоего письма! Она спрашивает: ― Пишет Раиса? ― Я говорю: ― Да, иногда. ― Что у ней слышно, как занятия? ― Я говорю: ― О занятиях она не пишет, а пишет о драмкружке, о внезапном упадке духа и т.п. И больше ничего. Истинную правду! Я даже не читал, что она тебе писала, она черкнула свою записку, я вложил ее в конверт, тут же запечатал и бросил в ящик! Меня самого интересует, что она там написала! А то, что она сказала, что ты человек с раскрытой душой, то это факт. За два дня нашего знакомства ты мне рассказала все свои трагедии, а Шпилько ― «мы интересовались рифмой» ― прочла «Щепоткою расцвеченной сирени». Почему я Шпилько такое не написал, а тебе написал?

Откуда я могу знать, что «...тогда ничем, ни кистью и ни словом не передать горячий их испуг...»?

Кисанька, ты наивна, как человек, смотрящий на луну и думающий, что это ее настоящая величина. Давай покончим, если ты ничего не имеешь против, с этим вопросом. Теперь приношу свои глубочайшие извинения за прошлое невероятно глупое письмо.

Теперь дальше. АБСОЛЮТНО никому не читаю и не буду читать твоих писем! Все-таки говорю, что тетя не так уж «взрослая» (ей богу смешно) и ни разу даже скептически не улыбнулась, читая твои письма (она сама пишет такие письма. Я посвящен во многие ее секреты, скрываемые от всех на свете).

Это все глупенькие, ничтожные, забивающие голову вопросы. Отметем их прочь и не будем к ним возвращаться. Хотя нет, я поспешил. Нужно еще один добавить. Наш договор о свободе действий остается в силе. Ревность ― это стул, утыканный иголками, на него больно садиться, да и не стоит. Делай все то, что тебе угодно!

Раиса, теперь замечательно интересно то, что ты приводишь чьи-то выступления в Коме, правде. Я их читал. В сущности, весь смысл этих выступлений сводится к тому, что художественность (не тема) вещь лишняя в художественном произведении. Писавшие это не понимают, что для построения социализма недостаточно того, чтобы знать Маркса и Ленина . Марксизм прекрасно знают и наши враги. Для того чтобы построить социализм, необходимо переделать психологию человека. Даже, вернее, подсознательное в психологии. И для такой работы каменные топоры Безыменских, Платошкиных, Жаровых недостаточны. Для этой работы нужны мастера, вооруженные Пастернаковскими, Фединскими, Бабелевскими бритвами. Я не говорю, что Пастернак, Федин и Бабель на 100% прямо помогают строительству социализма, нет, но они необходимы для того, чтобы Безыменские и Платошкины учились писать. Нужно развивать классовое подсознательное. (Это неправильно, что подсознательное бесклассово).

И вот для того, чтобы проникнуть в такую глубокую пещеру нашего бытия, необходимо высокое мастерство, направленное в нужную сторону мастерство, равное по своей убеждающей силе пастернаковскому. Это мое мнение. И потому выпад в Комсомольск, правде я считаю просто неумным (его не поддержал никто из авторитетных лиц, и о такой поддержке не может быть и разговора), и его нужно назвать, если это написали какие-нибудь начинающие писатели, прекрасными словами J1. Авербаха: «Бунт посредственности».

Теперь лично о себе. О том, что я могу исписаться. Это очень возможно. Ты говоришь, что если я стану писателем, что я всю жизнь должен этим заниматься. Не согласен. Это для меня не обязательно. А вообще, Раиса, я согласен хотя бы один раз прогреметь, а потом погибнуть. Черт с ним. «За миг блаженства вечность мрачных мук готов принять». И я думаю, что если бы я присутствовал среди гостей в Египетских ночах Пушкина, то я бы был четвертым среди тех смертников. Это, вообще, рассуждения на худший случай. А вообще говоря, Рая, то, что ты мне предлагаешь, это значит пойти по линии наименьшего сопротивления, опирающейся на боязнь лишиться среднего благополучия, а я считаю, что нужно дать все, что имеешь, и бояться исписаться нельзя, иначе не стоило брать в руки карты. Трусы в карты не играют. Может быть, и Гоголя хватило бы на больше, если бы он хуже писал, но зато и Гоголя не было бы. Я себя, конечно, не ставлю в ряд с Гоголем, но я должен дать все, что имею. Авось набежит новое.