Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин Страница 14

А потом что было?

В общем, получилось так, что в Киркенесе бои для меня кончились, я уже не воевал. И вот что вспомнилось. Не хотелось бы хвастаться, но до того у меня был сильный патриотизм, чтобы воевать за Сталина, за Родину, что я хотел дальше воевать. И вот, помню, прибегают как-то ко мне ребята и говорят: «Сашка, ты знаешь, что? Набирают желающих ехать на Дальний Восток, ну чтобы воевать еще против Японии». Я прибегаю к командиру бригады и говорю: «Отправьте меня на Дальний Восток». А я перед этим пленного взял, когда еще бои шли. И он говорит мне тогда: «Разгуляев, тебе уже досталось. Тем более, ты приехал с отпуска и сказал, что у тебя брат погиб (а я получил отпуск, когда меня в первый раз наградили; и когда я с отпуска приехал, то со слезами рассказывал, что у меня брат Ванюша погиб). Какого хрена? Ты свое уже дал для родины. У тебя два ордена Красной Звезды, две медали». И так я остался на Севере служить.

А как норвежское население встречало вас?

Норвежцы нас встречали как родные, это было что-то невероятное. Ведь когда город был оккупирован немцами, фашисты издевались над норвежцами, поэтому и принимали они нас очень радушно. В общем, принимали именно как своих освободителей. И вот что интересно: когда я побывал в Норвегии и посмотрел, как хорошо местное население здесь живет, глазам своим не поверил.

Удостоверение к медали от короля Норвегии, которым был награжден А. М. Разгуляев.

В детстве, когда мы жили в СССР, нам внушали, что люди за границей живут плохо. Я хотя был еще маленьким, но помню, что на Украине был неурожай, так как об этом все время говорили, что для выдачи хлеба существовала карточная система: давали всем по 200 граммов хлеба всего по карточкам. Но нам в советское время постоянно говорили: несмотря на то, что мы живем по карточкам, что у нас есть те или иные проблемы, мы все равно живем хорошо, а вот за границей, там, где капиталисты угнетают рабочих и крестьян, люди впроголодь живут. И когда я увидел, как в Норвегии хорошо люди живут, что там во время войны действуют магазины, я очень этому удивился. А встречали они нас очень тепло. Я даже ходил в норвежский клуб на танцы. Помню, что после танцев одна норвежка мне объяснила руками (по-русски она же не умела говорить): «Пойдем ко мне в гости чаю попьем!». Я к ней пошел. Посидели, отец-мать ее меня встретили, причем так радушно, поблагодарили, что мы их от немцев освободили. Потом я на часы стал показывать, говорю: «Мне надо идти в часть!». Это было уже вечером. Они меня уговаривали остаться, но я отказался. И ушел уже в часть свою. А потом меня в Норвегию стали все время приглашать на празднование Дня Победы. И я езжу все время. Только в этом году не ездил, так как у меня операция была. Один раз с дочкой ездил, ей сейчас 31 год. В Мурманске тоже я бываю, был как-то на параде, курсанты там проходили, все было красиво, хорошо… Я даже получил две памятные медали от короля Норвегии — в 2000 и 2005 году.

Помните, как впервые отметили День Победы?

Конечно, я этот день хорошо помню. Мы в Киркенесе стояли, ну, наша часть там тогда находилась. Естественно, праздновали. Но дело в том, что у нас в октябре месяце уже закончились военные действия, и поэтому до мая 1945 года я не воевал. Радовались, конечно, Победе, стреляли из оружия.

Кстати говоря, Александр Михайлович, а что представлял из себя Ваш взвод разведчиков, которым Вы во время войны командовали, чем Вы в основном занимались?

Непосредственно на Рыбачьем я был по должности командиром взвода разведчиков. А командир взвода разведки занимался в основном тем, что доставал сведения о противнике. Взять «языка», как это у нас называлось. А «язык» — это был пленный немец, от которого мы, вернее, наше командование, получали ценные сведения для будущей обороны или наступления. Как начиналось наступление и приходило пополнение, так с нас, с разведчиков, требовали срочно взять такого «языка». И я помню, что очень часто ходил со своим взводом на задания, но почти всегда это было бесполезно, потому что у немцев все хорошо охранялось, у них были и проволочные заграждения, были спирали бруно, все было заминировано, а нам, значит, через эти препятствия нужно были ходить за пленным. Кроме того, было полно снайперов. Также местность хорошо просматривалась, чуть что немцы выпускали ракеты для освещения местности. Летом было еще хуже, так как там было круглые сутки светло. Так что чаще наши попытки были безрезультатными, мы все время несли потери. Но потом все же несколько «языков» мне удалось захватить.

А сколько, Александр Михайлович, было на Вашем счету «языков»?

Да «языка», наверное, четыре было, потому что нам все время нужно было получать сведения о противнике, и самые ценные сведения давал «язык».

Помните, как захватили первого «языка»?

Отлично помню этот случай. В общем, дело было так. Когда в 1942 году меня назначили командиром взвода разведки, у меня опыта не было никакого. А во взводе, куда меня назначили, были в основном штрафники, которых амнистировали в самом начале войны за мелкие уголовные преступления, в общем, за бытовуху, освободили из лагерей и отправили на фронт.

Подполковник А. М. Разгуляев, город Кохтла-Ярве, Эстония

Многие ведь из них рвались на фронт, так как был закон, по которому с них снималась судимость после первого ранения. Короче говоря, взвод состоял из таких хулиганов и прочих. При первом ранении или если они отличались чем-то во время выполнения боевого задания, допустим, брали «языка» или совершали какой-то подвиг, судимость с них снималась. Их много погибало. Так вот, когда меня назначили в разведку, у меня произошел один интересный случай. Тогда у нас как раз шло наступление на полуострове Рыбачий через хребет Муста-Тунтури. Я несколько раз ходил со своим взводом на задание.