Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов Страница 13

В последних числах февраля или самом начале марта Мстислав Изяславич занял оставшийся без князя Киев. Но судьба киевского престола решалась тогда не в самом городе, обескровленном недавней войной, а в ближнем к нему Вышгороде, где укрепился князь Давыд Ростиславич, союзник Боголюбского. Осада города ничего не дала Мстиславу. «И бишася крепко из града», — свидетельствует летописец. У Давыда было много дружины и имелись запасы продовольствия; оказали ему помощь и родные братья, и Глеб Юрьевич, приславший из Переяславля тысяцкого Григория. На призыв Глеба в очередной раз откликнулись и «дикие» половцы во главе с ханом Кончаком (в будущем одним из антигероев «Слова о полку Игореве»), и «свои» ковуи — та самая «Бастеева чадь», которая ещё недавно находилась на службе у Мстислава Изяславича и которую тот поручал Михалку. Силы же Мстислава Изяславича, напротив, с каждым днём таяли. Вскоре выяснилось, что торки и берендеи не готовы за него биться; ушли от князя и галицкие полки. Когда же Мстиславу сообщили, что Глеб Юрьевич с «дикими» половцами переправляется через Днепр, а с другой стороны к Давыду Ростиславичу подходит большая «подмога» от братьев, он решил отступить. «А поедем в свою волость: немного передохнув, опять возвратимся» — передаёт слова союзных Мстиславу князей летописец. 13 апреля Мстислав покинул Киев, намереваясь вскоре возобновить войну. Однако сделать это ему было не суждено: летом Мстислав Изяславич неожиданно заболел и 19 августа скончался и был похоронен в родном для него Владимире-Волынском.

А на исходе того же 1170 года, зимой, в Киеве заболел и князь Глеб Юрьевич. Он даже не смог выступить в поход против половцев, которые уже не в первый раз за эти месяцы вторглись в русские пределы. (Разные орды половцев действовали независимо друг от друга, и союз с одной ордой не означал мира со всей Половецкой землёй.) Эта война с половцами представляет для нас особый интерес, поскольку самое деятельное участие принял в ней князь Всеволод Юрьевич, пребывавший «под рукой» своего брата Михаила.

«Той же зимой пришли половцы на Киевскую сторону и взяли множество сёл за Киевом с людми, и скот, и коней», — рассказывает летописец38. «Киевская сторона» — это правобережье Днепра. Очевидно, речь идёт о тех «корсунских» половцах хана Тоглия, с которыми князь Михалко Юрьевич (в тот раз, кажется, без Всеволода) воевал примерно за полтора года до этого, вскоре после первого вокняжения Глеба Юрьевича в Киеве. Тогда на Русь для заключения мира с Глебом явились сразу две половецкие орды: одна вступила в пределы Переяславского княжества, а другая двигалась по противоположной, правой стороне Днепра к Корсуню (городку на реке Рось), и послы от обеих орд прибыли к Глебу, требуя его, по обычаю, к себе на «снем» (съезд). Глеб двинулся сперва к Переяславлю, «блюдя Переяславля», объясняет летописец, ибо сын его, княживший там, был мал, двенадцати лет; к «корсунским» же половцам он отправил посла, обещая приехать позже. Но не тут-то было. Пока Глеб мирился с левобережными половцами, другие бросились грабить сёла Правобережья. Половцы захватили тогда целый город — Полоный, «град Святей Богородицы Десятинной» (очевидно, переданный клиру киевской Десятинной церкви ещё Владимиром Святым вскоре после Крещения Руси), а также множество сёл и погнали пленников к себе в степи. Глеб послал против них брата Михалка, а также своего воеводу Володислава («Янева брата», как называет его летописец, желая отличить от другого Володислава — Ляха) вместе с переяславцами, «храбрыми воями», и берендеями. Одержанная тогда Михалком Юрьевичем победа была воспринята как новое чудо «Пресвятой Богородицы Десятинной» — главного, храмового образа Десятинной церкви. Сеча была «зла»; князя Михалка ранили двумя копьями в бедро, а третьим — в руку, «но Бог отца его молитвою избавил его от смерти». Половцы бежали, а «наши» гнались за ними, одних секуще, а других беря в плен39. Теперь, полтора года спустя, половцы вознамерились отомстить русским — может быть, узнав про болезнь киевского князя.

«Глеб, князь Киевский, в то время болен был», — продолжает свой рассказ летописец. Князь призвал из Торческа братьев Михалка и Всеволода и отправил их вместо себя в погоню за половцами. Вместе с ними был послан также воевода Володислав, «Янев брат», с берендеями и торками. «Михалко же, послушлив сый, иде борзо по них», — читаем в летописи[2]; вместе со Всеволодом они нагнали половцев за Южным Бугом, то есть уже за пределами собственно Русской земли. След половцев удалось взять берендеям, прекрасно знавшим повадки «диких» степняков. «И наехаша дорогу их, и поехаша по них, и усретоша я (встретили их. — А. К.) с полоном». Завязалась битва, в которой «наши» (по большей части, напомню, торки и берендеи) «Божьего помощью» одолели половцев: «инех избиша, а другыя извязаша» (то есть взяли в плен). Но то был лишь один из половецких отрядов, далеко не самый многочисленный, приставленный к «русскому» полону для его сопровождения в половецкие вежи.

Из расспросов захваченных в плен половцев выяснилась настоящая сила противника. На вопрос: «Много ли ваших назади?» — пленные отвечали, что да, много. Стали решать, что делать с захваченными в плен половцами. Воевода Володислав, бывший, как можно думать, настоящим предводителем рати, и озвучил то, что, собственно, было ясно и другим участникам похода, в том числе и братьям Юрьевичам. «Держим колодников сих себе на смерть. Повели, княже, иссечь их», — приводит его слова, обращённые к князю Михалку, летописец. И князю оставалось согласиться с этим жестоким приговором. Ведь точно так же Михалко и его воевода поступили в недавней войне с половцами, о которой мы только что говорили: тогда тоже, захватив полон и опасаясь возможного удара в спину, они перебили всех половецких пленников до единого человека.

Русско-половецкие войны того времени отличались крайней ожесточённостью, причём с обеих сторон. Когда-то дед Михалка и Всеволода, знаменитый русский князь Владимир Всеволодович Мономах, так же жестоко расправился с пришедшими к нему в Переяславль за миром половецкими князьями Итларем и Кытаном и всей их дружиной; а потом, спустя несколько лет, после одной из битв (в которой полегло 20 половецких князей) не пощадил попавшего в плен к русским половецкого хана Белдюзя, сулившего за себя «золото, и серебро, и коней, и скот», и повелел предать его мучительной казни: разрубить на