Ничего они с нами не сделают. Драматургия. Проза. Воспоминания - Леонид Генрихович Зорин Страница 12

Пауза.

МЕССАЛИНА. Похудел ты, Дион.

ДИОН. Ничего я не похудел.

МЕССАЛИНА. Щеки совсем ввалились.

ДИОН. Подумаешь, горе!

МЕССАЛИНА. Один нос на лице…

ДИОН. Хватит и одного.

МЕССАЛИНА. На ночь я натру тебя настоем из сухих трав. (Помолчав, не без кокетства.) Дион, а я очень изменилась?

ДИОН. Увы, ничуть.

МЕССАЛИНА. Грубиян ты, хоть и поэт.

Пауза.

Смотри-ка, кто-то идет.

ДИОН. Что тебе до того?

МЕССАЛИНА. Все-таки интересно.

Показывается человек в плаще, наполовину скрывающем его лицо. Он ступает осторожно, поминутно озираясь.

ПРОХОЖИЙ. Вот дом, в который, должно быть, редко заглядывают. Не можете ли вы приютить меня, добрые люди?

ДИОН (не оборачиваясь). А кто ты такой?

ПРОХОЖИЙ. Человек.

ДИОН. Ого, как ты занесся. Да знаешь ли ты, что человек – это больше, чем цезарь?

ПРОХОЖИЙ. Теперь знаю, Дион. (Отбрасывает плащ.)

МЕССАЛИНА. Силы небесные?!

ДОМИЦИАН (меланхолично). Да, это я.

ДИОН. Не объяснишь ли, что все это значит?

ДОМИЦИАН. Скрыться мне надо, дружок, вот какие дела. Исчезнуть, растаять, словно и не было меня вовсе. Луций Антоний Сатурнин, разрази его гром, может через два дня появиться в Риме. Сложная ситуация, братец ты мой, напряженная обстановка. Да и неблагодарных людей в наши дни развелось предостаточно – того гляди, получишь кинжал меж лопаток, а то и другую какую-нибудь неприятность. Мало ли охотников найдется отличиться перед Луцием за мой счет. Одним словом, приюти меня, друг, покамест гоняются за мной недоброжелатели. Людям известно, что был у нас спор, у тебя-то меня искать не станут.

МЕССАЛИНА. Вот как ты заговорил, чудеса да и только! Выгнал моего мужа взашей и называешь это спором.

ДОМИЦИАН. Женщина, каждый спорит как может.

МЕССАЛИНА. Будь я Дионом, приняла б я тебя, как ты его принял, невоспитанный человек!

ДОМИЦИАН (обидевшись). Дион, если ты хозяин в своем доме, прикажи ей не вопить так, точно ее плетьми стегают, – в Риме слышно!

МЕССАЛИНА. Дион, если ты мужчина, не разрешай каждому встречному оскорблять твою жену!

ДОМИЦИАН. Дион, сатирики лежачих не бьют. А в тебе, голубка моя, рассчитывал я найти больше участия. Что поделаешь, озверели люди, совсем в них теплоты не осталось.

МЕССАЛИНА. Какое участие хотел ты во мне найти? Я семейная женщина.

ДОМИЦИАН. Дион, заткни ей рот и объясни, что жена поэта должна что-то и днем соображать.

МЕССАЛИНА (всплеснув руками). Бессовестный, откуда тебе знать, какова я ночью?!

ДОМИЦИАН (с досадой). Прости меня, женщина, за то, что я тебя похвалил.

ДИОН. Ну, тихо. Не пристало вам ссориться, как менялам на Большом Рынке. Оставайся, никто тебя не тронет. Мессалина, дай нам вина.

МЕССАЛИНА (ворчит). Благодаря его милостям вина-то осталось на самом донышке. (Уходит.)

ДОМИЦИАН. Терпеливый ты человек, приятель, что и говорить.

ДИОН. Чтобы быть нетерпеливым, у меня мало возможностей. Ладно, Домициан, садись.

Входит Мессалина с вином, кружками и сыром.

МЕССАЛИНА. Лакайте его, не видеть бы мне вас обоих, беспутные. (Уходит.)

ДОМИЦИАН. Не устает же она!

ДИОН. Сыра все-таки она нам дала. Будь здоров.

ДОМИЦИАН. В добрый час. (Пьют и закусывают.) Хорошо у тебя, братец ты мой. Ты, видно, сердит на меня, а по чести сказать, должен мне быть благодарен. Прислушайся только, какая тишина, какая умиротворенность! Что наши жалкие заботы перед лицом природы? И зачем мне, скажи на милость, императорский венец, если есть на свете такой ветерок, такое солнышко, кружка вина и круг сыра? Эх, если бы Луций Антоний, дурачок этот властолюбивый, понял, что не нужно мне от него ничего, кроме неба да воли. Правь, идиот, коли тебе этого так хочется. Я уж своего хлебнул вдосталь. Но ведь ему голову мою подай, несмышленышу этому, вот что скверно.

ДИОН. Ах, Домициан, как мудр человек в несчастье!

ДОМИЦИАН. Не всегда, разумный ты мой, не всегда. Опыт необходим человеку, пожить ему надо среди людей. Я ли не был несчастлив в юности своей, на Гранатовой улице? Благодаря сквалыге-отцу моему, божественному Веспасиану, и ханже-братцу моему, божественному Титу, бывало, что и голодал я, приятель, вел нищенский образ жизни, можно сказать. И о чем же я тогда думал, спроси-ка меня? А все о том, как я порезвлюсь, когда стану цезарем. Ну вот, стал я цезарем, слава Юпитеру. Много же радостей я узнал.

ДИОН. Сам виноват. Ты мог сделать людей счастливыми, а значит – и самого себя.

ДОМИЦИАН. Каких людей, сатирик ты мой? Каких? Я сатир не пишу, а уж их знаю лучше твоего. Все они, как один, неверны, корыстны, суетны. По-твоему, мало я сделал добра? Кто, скажи мне, навел в суде порядок? Кто между тем укрепил нравы? Может быть, не я, не Домициан? А кто был первым врагом кровопролития, даже быков запрещал приносить в жертву? Наконец, ответь по совести, кто, как не я, отказался от наследств, если завещатель оставлял потомство? Все это факты, хозяин ты мой, одни только факты. И чего ж я достиг подобным великодушием? Завоевал уважение, приобрел друзей? Нет, приятель, люди не доросли до гуманности, и неизвестно, когда дорастут. Поэтому правителей, расточавших мало наказаний, следовало бы назвать не добрыми, а удачливыми. Вот папаша мой, божественный Веспасиан, строил из себя доброго дяденьку, а сам был скуп, как последний торгаш, даже нужники обложил налогом, уж не зря его звали селедочником. А ведь как его превозносят! Братец мой, божественный Тит, общий любимчик, красавчик этакий, не брезговал наемными убийцами. Простака Авла Цецину пригласил к обеду, угостил на славу, и только тот встал из‑за стола, как его и прирезали. Так за что ж брата славят, правдолюбец ты мой? Уж не за то ли, что он беднягу накормил напоследок? Нет, приятель, не твори добрых дел, а натворил – скрывай их.

ДИОН. Вижу, цезарь, что ты отменный софист. Только не думай, что ты убедил меня. Ты вот жалуешься мне на людей, но какие же люди те, кто тебя окружает?

ДОМИЦИАН. Новое дело, кто же они?

ДИОН. Отбросы общества, вот кто. Сам подумай, кого ты к себе приближаешь? Льстецов без совести, деревяшек без мысли. Что они могут? Кланяться, угодничать, дрожать? Зависеть от твоего настроения? Клеветать на друзей? И в этих куклах ты ищешь человеческое, а не найдя, торжествуешь?

ДОМИЦИАН. Но ведь мне же с ними жить, в конце-то концов! Где мне других-то взять?

ДИОН. Не изворачивайся, цезарь, как раз