Обретая суперсилу. Как я поверил, что всё возможно. Автобиография - Дж. Майкл Стражински Страница 12

отпрянул назад и вдруг увидел чью-то металлическую коробку для завтраков с острыми ребрами и углами. Не раздумывая, я схватил ее и со всей силы опустил на голову нападавшего, раскроив ему лоб до мяса. Громко закричав, парень упал на землю. Из здания школы выскочили воспитательницы, а я все стоял и смотрел на кровь, которая алым фонтаном вырывалась из раны…

…а потом я просто отключился.

Дальше я помню только, что очнулся в кабинете у матери-настоятельницы. Я чувствовал себя сильно напуганным и постоянно плакал. Я пытался объяснить, что произошло, но слова тонули в моих рыданиях и всхлипываниях. Единственным, что я смог вспомнить, была кровь. Пытаясь хоть как-то успокоить меня, настоятельница взяла со стола первое, что попалось под руку, – простой канцелярский степлер, – и дала его мне в качестве подарка и подтверждения того, что меня не убьют.

Она сказала, что мальчишку, которого я ударил, отвезли в больницу и там ему наложат швы. Я ничего не понял про швы, но было ясно, что дела мои плохи.

В школу за мной пришли мать и тетка, и настоятельница сказала им, что, так как не я был зачинщиком драки, меня не исключат из школы при условии, что подобное больше не повторится. В тот вечер отец отвел на мне душу. Он сказал, что я такой же псих, как и моя мать, и что с головой у меня явно не все в порядке. Но я-то знал, что он был не прав, потому что швы наложили не на мою, а совсем на другую голову.

Через пару дней мой обидчик снова появился в школе.

Увидев меня, он в ужасе закричал и от страха вжался в стену, ожидая, что я ударю его и в этот раз. Я вспомнил, как мать-настоятельница подарила мне степлер, чтобы успокоить меня, и поэтому вытащил из кармана карточку динозавра, которую нашел в начале недели. На ней был изображен стегозавр. Я несколько недель упорно разрывал пачки жевательной резинки в поисках этой самой карточки. Мне очень хотелось показать мальчишке, что ему ничего не угрожает. Он взял карточку и успокоился, но за все мое недолгое пребывание в той школе ни разу так ко мне и не подошел.

ТАК Я ПОЛУЧИЛ СВОЙ ПЕРВЫЙ УРОК О ТОМ, ЧТО ВСЕ ЗАДИРЫ И ХУЛИГАНЫ – ТРУСЫ. НО ЭТО ПОНИМАНИЕ НЕ УМЕНЬШИЛО МОЕГО СТЫДА ЗА ТО, ЧТО Я СДЕЛАЛ ДРУГОМУ ЧЕЛОВЕКУ БОЛЬНО, И Я ПОКЛЯЛСЯ НИКОГДА ТАК БОЛЬШЕ НЕ ДЕЛАТЬ.

Так я получил свой первый урок о том, что все задиры и хулиганы – трусы. Но это понимание не уменьшило моего стыда за то, что я сделал другому человеку больно, и я поклялся никогда так больше не делать. Меня начинало мутить, как только я вспоминал о случившемся, и я совершенно не понимал, почему моему отцу так нравилось делать другим больно.

Глава 4

Смерть как стиль жизни

Семья Стражински, помимо пристрастия ко всем известным современной науке видам алкоголя, была помешана на смерти. Как только кто-то из знакомых умирал, все самые омерзительные и кровавые обстоятельства смерти препарировались и детально обсуждались в течение долгих дней, особенно если умерший состоял в довольно объемном списке людей, которых моя семья считала дерьмом и отбросами.

Словно зависимая от Смерти, София была одержима похоронами. Она ходила на похороны не только тех, кого знала, но и на похороны людей, абсолютно ей неизвестных. В церкви она рыдала вместе с остальными скорбящими, а потом шла на поминки и приносила домой столько еды с поминального стола, сколько влезало в ее объемистую ручную сумку. Она говорила, что такая еда особенно нравилась ей, потому что она была свежей, ведь никто не будет усугублять горе скорбящих, подсовывая им несвежие и дешевые продукты для поминального стола. Однако я думаю, что Софии просто нравилась идея умыкнуть что-нибудь с тарелки самой Смерти.

Моя очередь познакомиться с похоронами подошла в день, когда отец взял меня на поминальную службу по случаю смерти мальчика моего возраста. Он играл в каньоне для добычи гравия и задохнулся после обвала. Отец не знал ни мальчика, ни кого-либо из его семьи, но это не остановило его, и он долго кружил по улицам на машине, пока наконец не нашел нужный адрес из объявления в газете. Он хотел, чтобы я посмотрел на мертвого мальчика в гробу, словно на предупреждение о том, что ни в коем случае нельзя играть в каньонах для добычи гравия.

Надо сказать, что планов играть в каньонах с гравием у меня не было.

Впрочем, и самих каньонов в радиусе десяти миль от нашего дома тоже не наблюдалось.

Но было важно показать мне, чем все может закончиться, если я, возможно, задумаю поехать через весь город, чтобы поиграть в каньоне. И вот я смотрел на гроб, цветы, на церковь, полную скорбящих людей. Моей бабки не было среди них. Полагаю, в тот день где-то проходили более богатые похороны, где подавалась еда получше. Я видел мертвеца первый раз в жизни: неподвижное тело манекена, бледные щеки, слишком очевидно подкрашенные косметикой, – все это не оставило у меня сильного впечатления, я не был знаком с мальчиком в гробу и был слишком мал, чтобы понимать что-то о смерти.

Понимание того, что такое смерть, пришло чрез несколько месяцев спустя, когда совершенно неожиданно в возрасте пятидесяти трех лет умер Виктор Рафаэль Рахвальски.

Попрощаться с умершим пришло множество знавших и любивших его людей. На этот раз горе и плач моей бабушки были искренними, она не притворялась, не старалась привлечь к себе внимание и не думала о пирогах с поминального стола. В определенный момент она настолько обезумела от горя, что разорвала на себе одежду и рухнула на пол. Пока все занимались бабушкой, я, так и не понимавший ничего о смерти, подошел к открытому гробу. Мне никак не могло прийти в голову, что мой друг пан Рафаэль там делал. Ведь нужно было рисовать, а потом идти за мороженым на угол улицы и тянуть на веревке мою голубую педальную машину. Я протянул руку и дотронулся до манжеты рукава умершего.

– Пан Рафаэль, вставайте, нам надо идти.

Кто-то вскрикнул за моей спиной. Отец в смущении быстро оттолкнул меня от гроба, а бабушка снова упала в обморок.

А пан Рафаэль безучастно лежал в гробу.

Позже я стоял в дальнем углу комнаты и смотрел, как гроб закрыли крышкой и погрузили в катафалк, чтобы отвезти на кладбище. Я помахал рукой вслед похоронной процессии.

Проходили дни, и я постепенно начинал понимать, что больше никогда не увижу пана Рафаэля. Моего друга больше не было рядом, остались