Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов Страница 12

Но батюшка никак успокоиться не мог. Лет шесть тянул, в Петербург не выезжал, выжидал. Может, переломится там, в Петербурге? Следил внимательно: пока Гришка Орлов Москву от чумы спасал, Панин и Чернышевы царице в койку Сашку Васильчикова подложили. Чем-то это для войска Донского кончится?!.

Меж тем подбирались к нему, к Ефремову. Генерал Черепов, Гаврила Петрович, явился на Дон якобы для прекращения заразы, а сам принуждал ехать в столицу. И еще навис над душой: «Пошли десять тысяч казаков на службу».

— Да где ж я тебе столько возьму?

В разоре Войско Донское: моровая язва, война, межевание земли между станицами и старшиной. Четыре года война идет. Нет семьи, чтоб казаки на царскую службу не ушли. А хохлы реестровые от оной службы бегают и за донской старшиной за малую плату записываются. Идет по войску ропот, сыплются доносы, что на старшинских хуторах малороссияне утопают в удовольствиях и богатстве, а казаки по городкам и речкам разоряются и приходят в неисправность, к службе неспособны делаются. Пойди, набери еще десять тысяч на службу…

Один атаман, и в обиде на всех. Кому верить? На кого положиться? Отец родной, Данила Ефремович, его маленького в залог калмыкам оставлял[45]. «Государственный человек, — говорил, — себе не принадлежит». В Санкт-Петербурге нашли сей поступок отменно высоконравственным и благородным. Но потрясенный Степан отцу этого залога не простил и забыть не мог. Рос единственным наследником, принял от отца Войско, как вотчину[46], но велела царица — и обязался он поступать по ордерам и постановлениям престарелого батюшки Данилы Ефремова. Под пятьдесят было, а все в пристяжных ходил. С отцом не встречались, письма друг другу писали: один — про коварные происки, другой про злобные гонения.

Запивал атаман в угловой низкой комнате с Васькой Маньковым, хранителем войсковых магазинов, с другими ближними. Блуждали в воспоминаниях, мыкались душой в четырех стенах. Не то большую охоту устроить не в урочное время? Есть у Черкасска курган, сборное место «гулебщиков»… Вспоминали, как охотились. Вздыхали, что дичина уже не та. Кабаны да волки. А бывало… А рассказывали… И лоси тут водились, и медведи, и гиена из Закубанских лесов выходила, этакая пакость!..

Сидели допоздна. От беленых стен светло, как в снегу. Приходила Меланья Карповна, становилась — руки в боки — и начинала их выпроваживать, не стесняясь людей и унижая всем своим поведением мужа перед гостями. Всю жизнь Ефремов «скромные цветочки» подбирал. Подобрал на свою голову… Хозяйка дает вид дому и всей семье. Убил бы, да лишний грех на душу брать не хочется.

В разгар перебранки, когда казаки, неловко посмеиваясь, потянулись мимо хозяйки к двери, заглянул в комнату есаул атаманской сотни:

— Степан Данилович, там к тебе Черепов…

Казаки переглянулись, посерьезнели, вопросительно глянули на атамана. Тот кивнул: «Идите». Ушла и Меланья Карповна, «москалей» она не любила. С атаманом остался один Васька Маньков.

Черепова атаман встретил у двери, повел к столу. Заметалась прислуга, обметая лавки, расставляя приборы.

Наденька отца жалела, знала, что после таких переборов в угловой, особенно если мать ругалась с ним в чьем-то присутствии, отец становился вспыльчивым, мог рявкнуть, наорать на кого-нибудь незаслуженно. Увидев, как мать, зло поджав губы, поднималась к себе, она соскользнула по лестнице и вкруговую побежала успокоить, утешить отца.

У закрытой двери, прислонившись плечом к притолоке и скрестив на груди руки, стоял есаул. На немой вопрос он отрицательно покачал головой: «Нельзя. Занят».

Наденька, став вплотную, — есаул невольно подвинулся, — вслушалась. Слов не разобрать, но голос говорившего был спокоен, развязен даже язвителен. Она переводила взгляд с дубовой двери на напряженное лицо есаула и дождалась.

— А теперь слушай и не перебивай! — прогремел отец. — Я тебе все расскажу.

У есаула покривилось лицо, он досадливо заелозил плечом по притолоке.

— Ежели в Петербурге мне не доверяют и прислали следить за мной своих соглядатаев, то… я вам наделаю делов, чтоб уж было о чем доносить. Я Войско в горы уведу, — сорвавшись, орал отец, — тогда царица меня точно не забудет.

Неизвестный Наденьке голос быстро и напористо заговорил.

— Что «Джан-Малик-бей», — перебил отец. — Да я без него одно слово скажу, и на Дону ни одна московская душа…

Тут есаул застонал, как от боли, и досадливо стал сучить кулаками.

— Степан Дани… Степан… — испуганно вскрикнул кто-то за дверью. Дверь распахнулась. Красный, в съехавшем парике генерал Черепов быстро прошел к выходу, за ним, чуть не сбив Наденьку, выскочил Маньков.

— Эй, кто там? — громыхнул отец. — Собираться! Едем в Петербург!

Наденька так и осталась безмолвным свидетелем всей этой сцены.

Никто с ней не говорил, ничего не спрашивал.

Отец уехал в Санкт-Петербург. Потом верные люди тихо предупредили, чтоб ехала Меланья Карповна со всем семейством в Зеленый дворец[47], за город.

Из разговоров и недомолвок уже в Зеленом дворце поняла Наденька, что отец в столицу не поехал, а отправился по речкам — пугает казаков, что запишут их в регулярство[48]. Меланья Карповна только крестилась, не ожидала она такого поворота.

Слухи путали и опутывали обитателей Зеленого подворья. Вокруг все всё знали, друг другу доносили, друг друга пугали. Знали, что пришел из Санкт-Петербурга решительный приказ явиться Ефремову в Военную коллегию, а нет — доставил бы его Черепов в кандалах. Знали, что ездят закутанные в башлыки люди по городкам и говорят разные слова… Вдруг отец вернулся. Сбросил с плеч сырой кафтан, велел:

— Никого не пускать. Болею…

Походил нетерпеливо из угла в угол и замер в боковой комнате у окна. Ночью приезжали не знакомые по ухватке, по выговору люди. Может, с «верха», а может, — с Хопра[49]. Шептались с отцом. Вспугнув всех, прискакал один из Средней станицы.

— Ну, чего там?

— Караулы вокруг Черкасска ставят. Велено тебя отсель в город не пускать…

Сгрудились, сдвинули головы. Зашептали зло:

— Круг на Покров…

— Ладно…

— Может, и выйдет..

— Всё. Договорились…

Брался атаман за великое дело, а сам боялся. Терзали сомнения. Встанут низовцы, слухи о регулярстве их подвигнут, а верховцам, похоже, «один черт», все равно. Эх, калмыков бы поднять!.. Калмыки, Терек, Чечня, Закубанье… Эти прибегут, когда увидят за Ефремовым силу. А где эта сила? Черкасня, новая аристократия, вступится за него, за мятежного атамана? Он им землю донскую раздал, казаков разул, раздел, оголил. Этого пока не видно…