Февраль 1933. Зима немецкой литературы - Уве Витшток Страница 11

и Гитлер отводят Гугенберга в сторону к окну и горячо спорят. Чтобы развеять его сомнения, Гитлер придает своему голосу напускной пафос и торжественно клянется, что не изменит правительственную коалицию или состав кабинета после выборов независимо от соотношения сил в парламенте. Папен считает это отличным аргументом: «Ведь нельзя сомневаться в торжественной клятве немца». Но Гугенберг непреклонен: он предпочитает развалить с таким трудом созданную коалицию буквально в последний момент. В комнату входит государственный секретарь Мейснер с карманными часами в руке: нельзя заставлять ждать рейхспрезидента, уже 11:15.

Именно эти слова сломили Гугенберга. Ему невыносима мысль показаться неуважительным по отношению к такому авторитетному лицу, как Гинденбург. Для него, как и для всех немецких националов, президент – герой мировой войны, и он ни за что не нарушил бы его график. Вопреки собственным интересам и любому политическому здравомыслию он соглашается на условие Гитлера. Наконец собравшиеся могут приступать к церемонии принятия присяги.

В последний момент объявляется Франц Зельдте, предполагавшийся на должность министра труда. Поэтому из рук Дюстерберга выхватывают приказ о назначении с его именем и рвут. Группа поднимается по лестнице в приемную; сюда же входит Гинденбург и зачитывает присяги каждому члену кабинета, заставляя их повторять за собой. Первым это делает Гитлер: «Я буду посвящать свои силы благу немецкого народа, соблюдать конституцию и законы рейха, добросовестно выполнять возложенные на меня обязанности и вести дела беспристрастно и справедливо по отношению к каждому человеку». Затем Гитлер произносит короткую незапланированную речь: он подчеркивает, что хочет вернуться к нормальной парламентской демократии после череды чрезвычайных указов. Он назначает первое заседание кабинета министров на вторую половину дня. В полдень все заканчивается.

С националистической точки зрения кабинет выглядит вполне умеренным: Франц фон Папен занимает должность вице-канцлера и главы Пруссии, за которую правительство рейха также несет ответственность после прусского переворота. Именно он пользуется доверием Гинденбурга. Без присутствия Папена Гитлеру запрещено обсуждать с Гинденбургом государственные дела, чтобы исключить какие-либо интриги. Кроме того, Гинденбург на правах рейхспрезидента может в любой момент отправить нового канцлера в отставку – в конце концов, Гитлер возглавляет лишь правительство меньшинства. Такие важные ведомства, как Министерства иностранных дел, финансов и юстиции, достаются беспартийным экспертам; Гугенберг получает суперминистерство экономики, сельского хозяйства и продовольствия; Зельдте назначается министром труда. Национал-социалистам достаются лишь Министерство внутренних дел для Вильгельма Фрика и министерский пост без портфеля для Геринга, а также Министерство внутренних дел Пруссии. Похоже, план Папена окружить Гитлера проверенными правыми силами и тем самым политически его усмирить удался. Критику, упрекнувшему Папена в передаче страны в руки диктатора, тот ответит: «Чего вы хотите? За два месяца мы загнали Гитлера в угол так, что он запищал».

В «Кайзерхофе», колеблясь между предвкушением и последними сомнениями, дожидаются остальные представители НСДАП. Они собрали кое-какие народные массы на улицах между гостиницей и рейхсканцелярией. Гитлер снял для себя и своих людей целый этаж по стоимости, которую партия давно не может себе позволить: многочисленные избирательные кампании последнего времени резко опустошили кассу партии и накопили опасные долги. Если захват власти не удастся, то партии угрожает банкротство. Однако «Кайзерхоф» – не только самый роскошный отель в городе, но и, благодаря расположению в центре правительственного квартала, уже буквально полуофициальная штаб-квартира. Вот уже несколько лет, приезжая в Берлин, Гитлер останавливается здесь, не в последнюю очередь потому, что владельцы отеля – правые, которые поднимают над зданием черно-бело-красный флаг Кайзеррейха вместо черно-красно-золотого флага Республики. Если бы Гитлер выбрал другое, более дешевое жилье из-за финансовых сложностей, это бы восприняли как признание слабости его партии.

Эрнст Рём, начальник штаба штурмовых отрядов СА, наблюдает в бинокль из окна гостиницы за входом в рейхсканцелярию. Сначала из здания выходит Геринг и сообщает новости собравшимся на улице. Затем вместе с Фриком и Гитлером он садится в «Мерседес», и они не спеша отправляются в сторону «Кайзерхофа» через тесно прильнувшую к машине толпу: люди встречают новоназначенного канцлера вскинутой вверх правой рукой и ликующими криками. Несмотря на небольшое расстояние, автомобилю требуется некоторое время. Как только Гитлер выходит из машины, его тут же окружает свита и сопровождает в отель. Геббельс, Хесс и Рём с волнением пожимают ему руку; у многих на глазах блестят слезы. Главная цель наконец достигнута: их вождь назначен канцлером. Через окна «Кайзерхофа» пробивается шум ликующей на улице толпы. Но окружение Гитлера теряет дар речи от переполняющих их эмоций.

* * *

Георг Кайзер договорился пообедать со своим редактором и издателем Фрицем Ландсхоффом в кафе «Кранцлер» на Курфюрстендамм. В свои 50 с небольшим Кайзер уже признан классиком экспрессионизма. Он с маниакальным темпом пишет пьесы, в которых на сцене появляются не персонажи, а тезисы, замаскированные под персонажей. Его постановки напоминают эксперименты художественной лаборатории: это не игра актеров, а игра мыслей. Но они приходятся по вкусу публике и приносят Кайзеру поразительный успех. Каждый, кто идет на одну из его драм, знает, что его ждет: плотная последовательность сцен, резкий, пылкий, проповеднический язык и картины одиночества в современном мире, где господствуют машины.

Дела у Кайзера идут хорошо: через несколько дней одновременно в трех муниципальных театрах – в Лейпциге, Магдебурге и Эрфурте – состоится премьера его зимней сказки «Серебряное озеро», музыку к которой написал Курт Вайль. Ландсхоффа, напротив, беспокоят серьезные финансовые проблемы. Вместе со своим партнером Густавом Кипенхойером, в честь которого названо издательство, он вынужден готовиться к критическому собранию кредиторов. Накопились долги перед типографиями, переплетчиками и поставщиками бумаги; общее настроение плохое – банкротства, вероятно, не избежать. Хотя Кайзер обладает феноменальным талантом отгораживаться от любых жизненных неприятностей, чтобы полностью погрузиться в свои идеальные художественные миры, но он все же переживает за издательство и за молодого Ландсхоффа. Он предпочел бы запретить ему идти на собрание кредиторов. Это слишком напоминает суд, которому он подвергся в 1921 году: тогда, чтобы иметь возможность беспрепятственно работать над пьесами, Кайзер снял роскошно обставленный дом, из которого один за другим продавал предметы мебели и жил на вырученные деньги. Он считал национальной трагедией, что его, поэта, обвиняют в такой мелочи. Он требовал приспустить по этому поводу по всей стране флаги, а в качестве ходатаев рассматривать своих коллег Генриха фон Клейста и Георга Бюхнера, ушедших из жизни слишком рано. Судья проявил удивительную снисходительность и приговорил поэта к одному году тюремного заключения за растрату чужого имущества.

Но когда Ландсхофф приходит в кафе «Кранцлер», финансовые проблемы его издательства отходят на второй план. Мальчишка – разносчик газет размахивает номером