Мост через реку Сан. Холокост: пропущенная страница - Лев Семёнович Симкин Страница 11

– Вы лжете. На что существовали?

– Я продавал свои вещи.

– Что, их было у вас много?

– Нет, но я имел 5 или 6 костюмов, которые я продавал.

– Не крутите, расскажите о том, как занимались спекуляцией.

– Я спекуляцией не занимался.

– Вы не искренне себя ведете на следствии. У вас при аресте изъято 2 образца шерстяной материи.

– Я их достал для того, чтобы показать сестре на пальто.

Диалог взят из протокола допроса 29 сентября 1940 года, подписанного старшим следователем УНКВД Львовской области Пименовым.

В СССР спекуляция считалась извлечением нетрудовых доходов и признавалась уголовным преступлением. По Уголовному кодексу преследовалась «скупка и перепродажа товаров с целью наживы». Легальное предпринимательство было упразднено еще в конце 20-х годов.

Но, по всей видимости, начальство не рекомендовало вменять беглецам еще и статью о спекуляции. Тем не менее следователи бдительно интересовались у задержанных, что они собирались делать с ввезенными вещами, если такие были. Закройщику Маеру Зильберштайну 21 ноября 1939 года удалось перенести через границу «3 пары шелковых чулок, 11 рубах верхних, 3 кальсон», – все это перечислено в списке изъятого у беглеца имущества.

«Не знал, что нельзя жить без паспорта, так как имел разрешение на временное жительство, – говорил на следствии Леопольд Фельдштейн, 1881 года рождения, агент по доставке товаров. – Не признаю вины, так как принужден германскими войсками бежать на сторону СССР. Приехал из Вены, нас собрали эшелоном и направили в бывшую Польшу до станции Ниско, откуда пешком мы добрались до СССР».

Недалеко от советской границы, в поселке Ниско на реке Сан, откуда убежал Фельдштейн, нацистами был создан «лагерь для переобучения евреев». В октябре 1939 года туда депортировали из Вены евреев, которых заставляли подписывать заявления об их якобы добровольном переезде в Ниско. С собой разрешалось взять минимальный багаж. Всего туда пришло шесть эшелонов с 4–5 тысячами человек. Лагерь закрылся из-за протестов генерал-губернатора Ганса Франка, желавшего сделать Генерал-губернаторство «юденфрай» – свободным от евреев.

Алоиз Фиштайн, 1885 года рождения, «сын служителя культа, крупный купец-лесопромышленник». Судя по фото, где он в шляпе, и вправду солидный господин. «9 месяцев проживал во Львове без документов на право проживания в СССР». Не получал паспорт, потому что хотел выехать в Америку через Румынию. Русский язык знал, в Первую мировую войну – капрал австрийской армии, год провел в плену в России.

– Вы, как чешский подданный, почему бежали от германской армии?

– Потому что немцы убивали евреев, и я спасал свою жизнь.

– Почему бежали один?

– Потому что думал, война не долго будет, немец будет отогнан от Польши, и я возвращусь к семье. Семью я не брал, так как германские войска женщин и детей не убивали, а одних только мужчин.

– Вы проживаете на территории Советского Союза без документов.

– Как же так? Ведь у меня польский паспорт?

– Паспорт несуществующего государства не есть паспорт. Мы не признаем Польши.

Это – диалог, который вел со следователем Юлий Марголин. Летом 1939 года он из Палестины, где он жил и где оставалась его семья, отправился навестить родителей, оставшихся в Пинске, занятом советскими войсками в сентябре 1939 года. А это – заученные мною в детстве строки Владимира Маяковского, где есть не только о советском паспорте, но и о польском тоже.

На польский – глядят, как в афишу коза.

На польский – выпяливают глаза

в тугой полицейской слоновости —

откуда, мол, и что это за

географические новости?

«Единственным путем легально уклониться от принятия советского паспорта было записаться на возвращение в занятую немцами часть Польши, – вспоминает Марголин. – Это я и сделал». В июне 1940 года в том же Пинске приговорен к пяти годам лагерей. Пять, а не обычные три – тех, кто жил без паспорта, судили строже.

Переписка супругов Игельник

Симон Игельник вместе с братом Мошеле осенью 1939 года перешли границу. Жена Симона – Эстер с дочкой Марылей осталась в оккупированной Польше, а сам он выехал в Кировоград, где устроился работать парикмахером, а в конце концов оказался в советской тюрьме. Материалов его дела я не читал, эту историю я почерпнул у историков Виктора Белоуса и Ольги Радченко, но она произвела на меня такое впечатление, что не могу удержаться от того, чтобы ее тут не пересказать.

«Шимка, ты не знаешь мою боль и тоску по тебе. Не проходит и дня, чтобы я не плакала, так как самую большую ошибку я сделала тогда, когда не поехала с тобой». В судебно-следственном деле сохранилось несколько писем Эстер, отправленных ею в начале 1941 года и дошедших в советский город Кировоград. В конвертах со штампом немецкой военной цензуры – «Открывалось».

Симон Игельник получил советское гражданство и обратился в НКИД СССР с просьбой разрешить въезд в СССР жене и дочери. В ответ ему сообщили, что им необходимо оформить через полпредство в Берлине или консульство в Кёнигсберге ходатайство по приему в советское гражданство.

«Любимый Шимка, <…> шесть недель прошло, как я отправила заявление, но ответа нет. Еще ни одна женщина не выехала легально к своему мужу. <…> Я в критической ситуации. Не мог бы ты выслать посылку? Продать мне уже нечего, так как ничего не осталось».

Эстер удалось получить от мужа две посылки с продуктами. «Любимый Шимка! Ты не можешь представить себе мою радость и радость ребенка, когда мы получили эти посылки. Ты не знаешь, Шимка, каково мое положение и в каких условиях мы живем». Подробностей в письмах нет, одна только повторяющаяся фраза: «Мы все должны жить в еврейском районе». Какие условия жизни в гетто, можно себе представить.

«Консул написал, что принял мою просьбу и прислал 4 формуляра для заполнения, а также просит 5 моих фотографий и все это выслать почтой. И я должна ждать ответа 5–6 месяцев. <…> Не мог бы ты поторопить их, так как я ничего не могу сделать».

Последнее ее письмо датировано 31 мая 1941 года: «Уже прошло несколько недель, как от тебя нет никаких вестей. Я не знаю, что думать. Очень беспокоюсь. <…> Я ужасно расстроена, так как нечего и надеяться на легальный выезд. Что касается бумаг, которые ты мне прислал, то толку от них никакого. <…> Прошу тебя, Шимка, как получишь это письмо, то сразу же ответь. Что слышно у тебя? <…> О себе могу сказать только то, что больше я не выдержу».

Ответа Эстер так и не получила – оба брата были арестованы по обвинению в «систематической агитации против Советской власти». В частных разговорах, как свидетельствовали их соседи, они сравнивали