Энтони Кидис - Паутина из шрамов Страница 105

Мы гордимся тем, что мы профессионалы. Когда мы играем, мы выкладываемся полностью. Но было что-то в самой атмосфере, что не позволило сделать нормальное шоу, где ты выходишь на сцену и расшибаешься в лепешку. Мы вышли на площадку, и я посмотрел на ту сотню людей, которые поднялись со своих мест, все они были одеты в свою забавную маленькую одежду и держали в руках бутылки с надписью «Молсон», и все это напомнило мне плохую офисную вечеринку. Я взял микрофон, заиграла музыка, пришло время петь, но я не мог перестать смеяться. Абсурдная природа шоу-бизнеса захлестнула меня, и я не мог взять себя в руки. В конце концов я собрался, но между песнями я возвращался на 13 лет назад и вспоминал наши комические сценки, насмехался над публикой, веселиться с публикой. По крайней мере подшучивания было столько же, сколько и музыки. Я не знаю, как долго мы играли, но я был рад, когда все это закончилось. Той же ночью мы прилетели домой.

Когда мы вернулись в Лос-Анджелес, я отправился «на Марс» со своей личной миссией, в чумовые загулы, которые поглотят следующие несколько месяцев. Я срывался на неделю, и хотя идея употребления становилась для меня невыносимой и я хотел остановиться, я не мог, что является книжным определением зависимости. Все это дерьмо случилось бы со мной за время моих ходок. Во время одного из кутежей, у меня закончились наркотики в 4:30 утра. В то время я не пользовался банкоматом; когда мне нужны были деньги, я шел в банк и снимал большую сумму с кредитки или заходил в офис American Express, где мог снять 10 000 долларов за раз. Но в тот момент у меня не было ни денег, ни порошка, и мне ужасно хотелось принять.

Что у меня в действительности было, так это прекрасный белый «стратокастер» c автографами Rolling Stones. Томми Моттола подарил мне его, когда я пытался заключить контракт с Sony/Epic. Я рассудил, что в центре за эту гитару я смогу получить по крайней мере дозу на пару сотен. Итак, я отправился на тускло освещенные аллеи, где люди продают свой товар, но застал только одного парня, работающего в такое позднее время.

— Что я могу получить за это? — спросил я, предлагая гитару. Он пожал плечами:

— Ничего!

— Нет, нет, ты не понимаешь! — настаивал я. — Эта гитара с автографами Rolling Stones.

— Dinero, señor, el dinero![36] — повторял он. Он был новичком из-за границы, и очевидно не говорил по-английски и ничего не смыслил в Rolling Stones.

— Но она ценная, — протестовал я.

Наконец, он предложил мне самую жалкую дозу героина, какую я когда-либо видел.

— Нет, больше! — умолял я, но он дал понять, что или это, или ничего. Я был таким разбитым, что обменял подписанную гитару на наркотики, которые доставят удовольствие только на 10 минут.

Во время таких заходов меня поддерживал Боб Тиммонс, который постоянно пытался уговорить меня снова лечь в «Эксодус». Также я чувствовал любовь моей новой подруги, этой беловолосой коммунистки-хиппи по имени Глория Скот. Впервые я увидел Глорию, когда она произносила речь на собрании в Голливуде, во время моей первой попытки трезвости в 80-х. Тогда она сказала, что всю свою жизнь была ковбойшей-наркоманкой, ворующей таблетки и обманывающей. Также она рассказывала о 60-х и Алене Гинсберге.

К тому времени она была «чиста» уже почти 10 лет. Я думал: «Эта дамочка лучшая из всех, кого я встречал. Она вульгарна и не пытается быть слащавой, говоря «Да пошел ты, если тебе не нравится то, что я говорю, ублюдок, потому что я была там». Она говорила, что ее высшей силой был Руйл Янг. Впоследствие она говорила «Я живу в однокомнатном доме в пригороде Венеции с 1967. Я имела дело с Джимом Моррисоном еще до того, как ты начал гадить в свои ползунки. Единственное, что есть у меня в доме, так это постеры Че Гевары, Нейла Янга и постер Red Hot Chili Peppes с носками на членах.» После собрания я подошел к ней и сказал, что для меня честь находиться на ее стене рядом с Нейлом. Мы стали хорошими друзьями, как Гарольд и Моуди, но без любовной истории.

Когда я начал сдавать позиции, отчаялся и попытался изолироваться, я перестал отвечать на звонки. Время от времени я проверял почту и находил там открытку с изображением индейца-воина. На обратной стороне Глория писала «Никогда не сдавайся. Ты боец и ты победишь то, против чего восстал. Я верю в тебя. Я никогда тебя не забуду, и ты не забывай себя.» Я прочитал это, сидя на кухне, и подумал «Есть человек, который верит, что я выиграю эту битву».

Приблизительно в это же время мне приснилось, что я еду в 4:30 утра, в этот мрачный час, когда солнце еще и не думает показываться. Утро было пасмурным и дождливым, а я проезжал перекресток Мелроуз и Сан Винсент. Улицы были пусты, я ехал очень быстро, скрепя тормозами на поворотах, очевидно спеша куда-то с неистовым рвением. Должно быть, я хотел принять дозу, потому что несся так, будто моя жизнь зависела от этого. Было очень жутко, темно и дождливо, и я был в машине один, я все ехал и ехал, но внезапно из ниоткуда появилась рука — оп! — схватила за руль и начала драться со мной за управление машиной. Я пытался рассмотреть, что за человек сидит рядом, но он сидел сгорбившись, а шляпа скрывала его лицо, поэтому я не смог узнать дьявольского человека. Мы продолжали двигаться, и мне стало страшно от того, что я увидел. Когда мы проезжали фонарь, свет прояснил лицо незванного гостя. И это был я. Пугливая ухмылка появилась на моем лице, я держал руль, повторяя «Я сделаю тебя. Я сделаю тебя. Я сделаю тебя.»

Ближе к концу октября я лег в «Эксодус» снова, на этот раз смирившись с этим. В тот день мне позвонил Боб Форрест.

— Как дела? — спросил он. Я чувствовал себя, как гангстер в одной из этих «копы-и-воры» погонь.

— Я собираюсь убраться из этого места, — пошутил я. Я дразнил его, будучи по характеру человеком, который играет вне сцены, пытается относиться несерьезно к трудностям и игнорирует то положение, в котором оказался. Боб сказал:

— О, правда? Это звучит бредово. Ты уверен, что все в порядке?

— Да, я собираюсь остаться здесь и посмотреть, что получится.

В ту ночь я остался. На следующее утро я проснулся и почувствовал тягу выйти и снова ширнуться. Поэтому я схватил все мои вещи и сказал «пока» медсестре Кетти, которая была единственным нормальным человеком в клинике. Все остальные были трюкачами.

Я вышел в коридор, и женщина, курирующая то крыло здания, остановила меня на полпути и стала напротив.

— И куда ты собрался? — спросила она.

— Вы знаете куда, я просто не готов пройти реабилитацию сейчас, поэтому я ухожу, — ответил я.

— Ты не можешь уйти, — сказала она категорично. — Мы не позволим тебе уйти.

— Я хочу посмотреть, как вы меня остановите, — сказал я и сделал несколько шагов к выходу. Но она бросилась ко мне.