Солдат Берии. 1418 дней в рядах войск НКВД по охране тыла Красной Армии - Федор Петрович Васильев Страница 10

Не успели мы разместиться, как меня и Терьякова вызвали в штабной шалаш. Командир был в отъезде, и все дела в батальоне вершил заместитель по политчасти, которого мы, солдаты, привыкли называть комиссаром. Плечистый, черноволосый, батальонный комиссар встретил нас испытующим взглядом, сидя на перевернутом ящике посреди шалаша.

— Горьковато, значит, было отходить? — спросил он после того, как мы представились ему по всем правилам. Мне показалось, что политработник уже знал о моих сегодняшних переживаниях и сейчас, чего доброго, будет меня в чем-то упрекать.

Но вот батальонный комиссар, будто угадав мою готовность принять любой упрек, поднялся и, доброжелательным взглядом окинув меня с головы до ног, повернулся к Терьякову:

— Вам есть задание: лейтенанту Козюберде, разведчику нашему, продукты надо доставить. Возьмете, товарищ Терьяков, с собой пять человек и две лошади, навьюченные боеприпасами и продуктами. В районе высоты триста четырнадцать найдете лейтенанта…

Батальонный комиссар сделал паузу, будто прислушался к недалеким орудийным раскатам, и ко мне:

— А вы, Васильев, с пакетом в Мурманск. Там в штабе найдете командира своей роты Кондрашечкина и поможете ему с резервистами справиться…

Батальонный комиссар протянул мне конверт.

Тут же мы узнали, что начальник нашей заставы Лужин и политрук Иванцов тоже не сегодня, так завтра будут направлены в Мурманск готовить резервы.

— Завидую я тебе, — сказал Терьяков, когда мы вышли из шалаша.

— Почему? — спросил я.

Терьяков тяжело вздохнул и, помолчав, пояснил, что в Мурманске живет близкий его сердцу человек.

— Леной ее звать. Понимаешь, Лена. Мы с ней родные стали…

— Что же ты не сказал об этом батальонному комиссару? — возмутился я. — Сейчас вернусь, и он поменяет нам роли.

Терьяков схватил меня за локоть:

— Не смей!.. Комиссар знает, кому какие задания давать. Потом сам, без тебя, доложу ему. Может, сюда ее, к нам, разрешат. А так просто свиданка — рваное счастье. Хуже горя…

Он убедил меня. И пока экспедитор штаба мотоциклист Яков Никеев оформлял путевку в Мурманск, Терьяков успел написать Лене письмо и передал его мне с адресом на конверте.

Часа через два перед моими глазами открылся Мурманск. Большой город утопал в дыму. Свежие руины, развалины. Обломки стен загромождали мостовую. Битое стекло хрустело под колесами. Людей почти не видно.

Разыскав в штабе старшего лейтенанта Кондрашечкина и передав ему пакет, я попросил мотоциклиста помочь мне найти улицу и дом по адресу, указанному на конверте письма Терьякова.

В городе много разрушенных домов, местами бушуют пожары, и мне казалось, что именно в эту минуту необходима помощь девушке, о которой с такой тоской и заботой говорил мой боевой друг.

Мотоциклист Яков Никеев хорошо знал город. Мы пересекли одну улицу, другую, обогнули еще несколько кварталов и где-то на окраине затормозили.

— Вот здесь!.. Уцелел еще. — Никеев махнул рукой на двухэтажный деревянный домик.

Взбежав на второй этаж, я постучался в двери шестой квартиры, как было указано на конверте. На пороге меня встретила девушка, голубоглазая, в ситцевом платье, поверх которого на плечи была накинута шерстяная кофта.

— Лена здесь проживает?

Девушка молча пропустила меня в первую комнату и указала на диван, стоявший у двери. Затем, внимательно осмотрев меня, ответила:

— Это я…

— Вам письмо.

Пока она читала, я разглядывал маленькую двухкомнатную квартиру. Большая фотография Терьякова, вставленная в деревянную рамку, бросилась мне в глаза. Она стояла на комоде.

И тут же Лена принялась неотступно допрашивать меня, что надо сделать, чтобы ее приняли в батальон санитаркой, как можно добраться до нашего расположения. Мне стало ясно, что она готова любыми путями прорваться к нам, к Терьякову. Как ей помочь?

В тот же час я встретил старшего лейтенанта Кондрашечкина и рассказал ему о Лене, о ее намерениях.

— Ладно, подумаю, — ответил мне Кондрашечкин и, помолчав, отдал приказание: — Сейчас нам крайне нужны младшие командиры. Безотлагательно доберитесь до станции, найдите там школу пограничников и доставьте туда распоряжение об откомандировании в батальон десяти сержантов.

Он вручил мне список с резолюцией какого-то крупного начальника.

На станции, до которой я добрался на попутной машине, стояли эшелоны. В теплушках и вагонах копошились люди — военные и гражданские.

Кто-то окликнул меня:

— Эй, служивый, одолжи закурить.

Я остановился. Из теплушки доносились женские голоса, плач детей, мужской говор. И в этот момент из-за Мончегорской горы выскочили три самолета. Ливень свинца неожиданно и резко хлестнул по вагонам. Затрещали зенитные пулеметы, установленные на платформах воинского эшелона. Но поздно: в теплушках началось смятение. Крик, стоны. Люди выпрыгивали из теплушек на землю и тут же попадали под взрывы бомб, под пулеметные очереди с воздуха.

Наконец один самолет, оставляя за собой белый пушистый хвост, креном пошел к Монч-озеру. За ним повернули и два других.

— Детей, детей спасайте! — донеслось до моего слуха от середины эшелона, где одна бомба угодила в теплушку.

Бегу туда. Невдалеке от вздыбленной теплушки за что-то запнулся. Запнулся и оцепенел. Передо мной лежала женщина. Она будто приготовилась ко сну. Возле нее двое детей: девочка лет пяти с белыми как лен кудряшками и мальчик лет четырех. Мальчик теребил за руку мать:

— М-ма, вставай!.. Ма, пойдем!

У меня подкосились ноги. От бессилия не могу тронуться с места и что есть духу ору:

— Э-э-й, люди!.. Сюда!!

От крика или от приступа лихорадочной злости потемнело в глазах. Будто вскипела во мне кровь и захлестнула зрение, слух, дыхание.

И когда чуть посветлело, я увидел ноги людей и услышал возгласы возмущения:

— Гады, детей бьют… Детей!..

Боец-артиллерист осторожно отнял мальчика и девочку от мертвой матери и бегом направился к воинскому эшелону, в медпункт. Мальчишка вцепился в его пилотку, кричал:

— А маму! Маму!..

Я поднялся на ноги. Теперь я не мог медлить ни минуты — скорей, скорей к линии фронта, на передний край. На слепую жестокость фашистских стервятников, оставивших детей без матери, надо было отвечать. Отвечать немедленно, всеми силами, но как? Что требовалось от меня лично, каким путем поведет меня это святое чувство мести — я еще не знал и не мог успокоиться, пока не вернулся в свой батальон вместе с пополнением младших командиров из школы пограничников. Погибшая женщина, ее дети, крик мальчика «М-ма, вставай!» буквально преследовали меня, напоминая на каждом шагу: отомсти, отомсти за них!..

* * *

Началась подготовка групп для выполнения особых заданий. В эти группы подбирали обстрелянных ребят.

Я еще не знал, куда попаду, встретился со своим земляком