Дорога к людям - Евгений Генрихович Кригер Страница 10

настолько сливалось с подлинно народным творчеством, что нередко имя создателя стихов как бы растворялось в крестьянских песнях, и мало кто с годами знал имя их автора. Обидно это? Может быть. Но, подобно Александру Трифоновичу, я думаю таким народным естественным «присвоением» талантливых стихов можно только гордиться.

Сближает творчество Твардовского и его коллеги Исаковского и то обстоятельство, что оба они — уроженцы Смоленщины. И участники хоров, исполняющих песни Исаковского, в большинстве своем оттуда же. Разумеется, это не столь уж существенно, но известная общность поэзии двух поэтов и певцов все же порождена в какой-то степени тем, что все они — земляки, все из русских областей, как и калужане, тверяки, вятичи, выходцы из рязанской земли и москвичи...

Летят перелетные птицы

В осенней дали голубой,

Летят они в жаркие страны,

А я остаюся с тобой...

Чьи это слова? Поют их миллионы и миллионы. А это все тот же Исаковский!

Поэтому он и стал ближайшим соратником Твардовского.

То, о чем и как говорил в своем слове о Пушкине Твардовский, я почувствовал в нем с первой же поры знакомства, очень давнего.

...За глаза и губы эти

Все простилось бы тебе.

Был бы ты один на свете —

Равных не было б тебе,

Ну, а так-то много равных,

Много, милый, есть таких,

Хорошо еще, мой славный,

Что и ты один из них.

Это слова женщины. Но именно так Саша относился к своим друзьям. На фронте первым спешил на помощь.

— Давай-ка, товарищ, вставай, помогу.

Мороз подступает железный.

На голом снегу лежать на боку

Совсем тебе не полезно...

...Ты что? Оставить тебя в лесу?

Да ты, дорогой, в уме ли?

Не хочешь идти — на себе донесу,

А нет — дотащу на шинели.

При всем том Твардовский не сентиментален даже в лирике. В этом можно сравнить его, скажем, с Робертом Бёрнсом, с Генрихом Гейне, который если сентиментален в стихах, то прежде всего и скорее всего — иронически. С Алексеем Константиновичем Толстым, обладавшим не только чувством иронии, но и сарказмом.

Речь идет о возможности собственной гибели. Что может вызвать больший прилив чувств? Слушайте — сентиментально ли это:

Пускай до последнего часа расплаты,

До дня торжества — недалекого дня —

И мне не дожить, как и многим ребятам,

Что были нисколько не хуже меня.

Я долю свою по-солдатски приемлю,

Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья,

То лучше, чем смерть за родимую землю,

И выбрать нельзя.

Но я увлекся цитатами. Неспроста. Стихи Твардовского — это он сам. Ни тени наигрыша, бравады, ложного пафоса и просто пафоса, — с читателем говорит, обращается к нему не выдумавший и не преувеличивший свои мысли и чувства поэт, а именно он, Твардовский, Александр, Саша. Это его думы, его натура, его, и только его, переживания. Иначе он не был бы тем Твардовским, какого мы знаем и ценим, ни с кем больше не сравнивая — это было бы бесполезно. В творчестве все — сами по себе, он — сам по себе!

Нет, не может он забыть Смоленщину, село и дом, где учился грамоте, и вот что в первую очередь:

Звон из кузницы несется,

Звон по улице идет.

Отдается у колодца,

У заборов и ворот...

Кузница... Отец... Русская земля...

Он был в высшей степени благожелателен. В том же вагоне-редакции охотно давал советы Воробьеву, художникам Горяеву, Верейскому, Гончарову и верил: его пожелания друзьям обязательно сбудутся. И такую уверенность в своих силах внушал он нам, что предвидения его сбывались.

...«Дорогому Жене Кригеру. — А. Твардовский. 24.11.58. Москва».

Его рука. Его лицо на фотографии — молодое, серьезное. Его стихи — двухтомник. И еще, и еще его книги. Отдельно — «Василий Теркин», русский Кола Брюньон — жизнелюбец. Поймут ли на Западе, за океаном нашего Теркина? Поймут те, кто сражается за свою землю, за свободу других, за жизнь вечную, ту, что каждый из нас оставляет будущим поколениям, Будущему.

Разве не сказал об этом сам Твардовский?

Какою бы тропою

Ты по земле ни ступил,

Ведай, что перед тобою

Здесь уже кто-нибудь был.

Некие знаки оставил —

Память разведки своей.

Пусть он себя не прославил,

Сделал тебя он сильней.

Знай, и в работе примерной:

Как бы ты ни был хорош,

Ты по дороге не первый

И не последний идешь.

Скромность. Уважение к великим предкам. И страстная мечта — придут, придут, придут новые, одаренные, озаренные, гениальные!

Высокий не только оттого, что от природы был статным, а от манеры держаться с естественным, прирожденным, природой наделенным и неосознанным, пожалуй, ощущением полноценности, силы, нравственной силы, крестьянский сын особенно общителен был с людьми, как говаривали когда-то, «простыми» (слово это в наше время мне просто непонятно), плотниками, малярами, печниками, сапожниками, шоферами... Он улавливал и навсегда запоминал в их обыденной речи слова забытые или новоявленные, редкие в городах, пусть порою грубоватые, но полные точного, своеобразно выраженного смысла.

...Однажды, возвращаясь откуда-то с женой в шесть утра, мы встретили на Бородинском мосту перед Дорогомиловской Твардовского. Взмахом руки он остановил нас. Я подрулил к тротуару.

— Варя, отдайте мне Женю на два часа!

Пересев за руль, жена отправилась домой, а Саша, взявши меня за руку, неторопливо шагал мимо Смоленской площади к Арбату, Суворовскому бульвару, рассказывая о поездках на Урал, в Сибирь, на Ангару, на укрощение тамошних богатырских рек, бесившихся, когда тяжелыми самосвалами гидростроители заваливали проход между левым и правым массивами