Пролетая над самим собой - Евгений Модестович Табачников

Евгений Модестович Табачников

Пролетая над самим собой

Лучшее, что мы можем сделать, – это правдиво выразить. «Правдиво выразить» – значит понять и подробно изложить субъективно данное.

Карл Густав Юнг

Коллекция доктора Табачникова

И диктует про татар мемуар…

«Лукоморья больше нет».

В. Высоцкий, 1967 г.

Уходит эпоха, и только талант и добрая воля мемуаристов сохраняют ее очертания для будущих поколений. С этой точки зрения предлагаемую читателю книгу можно назвать – повторив знаменитое пушкинское определение – «подвигом честного человека».

Доктор Табачников, следуя примеру своих великих предшественников и коллег по профессии – назовем Чехова и Булгакова, – решился доверить бумаге свои жизненные наблюдения и выступить в роли «небеспристрастного» свидетеля, за что ему отдельное спасибо!

Мы учились с автором в одной и той же московской средней школе № 135, в Малом Гнездниковском переулке, хотя и в разное время: я уже был старшеклассником, когда маленького Женю привели в первый класс. Но благодаря его приходу на школьных праздничных вечерах не раз выступал его отец, замечательный композитор Модест Табачников, вместе с другими именитыми родителями… Годы спустя судьба вновь свела и сплотила нас на жизненном пути, и я безмерно дорожу этой дружбой.

Алексей Букалов в римском офисе ИТАР-ТАСС. 2013

Со временем Евгений стал признанным знатоком и собирателем русской живописи ХХ века. И эту страсть коллекционера он распространил на многочисленные встречи, подаренные ему провидением. С неисчерпаемым любопытством собирателя он «пришпиливает к бумаге» (по словам Виктора Шкловского) наблюдения, воспоминания, высказывания своих друзей, спутников и просто интересных ему современников, сопровождая их подлинными, ранее не известными широкой публике архивными документами и уникальными фотографиями. Получилась удивительная смесь семейных преданий и хроники дружеских встреч, путешествий во времени и пространстве.

Евгений Табачников – энциклопедически эрудированный, ироничный и остроумный собеседник, он, поверьте, замечательный товарищ, воспринимающий беды и проблемы (но и радости!) многочисленных друзей как свои собственные. Эта привычка и потребность сохранились у него с младых ногтей, когда врач-анестезиолог (кандидат медицинских наук) сражался за жизнь и здоровье пациентов славного ЦИТО – Московского института травматологии и ортопедии. Он освоил восточное искусство акупунктуры, и его добрые записки так и хочется назвать «иглоукалываниями»… В них точность, дисциплина ума, неподдельный интерес к жизни и благодарная память.

Алексей Букалов.

Рим

Часть I

Последние из могикан

Рыжий Моня. Модест Табачников

«Об огнях-пожарищах,

О друзьях-товарищах

Где-нибудь, когда-нибудь

Мы будем говорить.

Вспомню я пехоту

И родную роту,

И тебя – за то, что ты дал мне закурить.

Давай закурим, товарищ, по одной,

Давай закурим, товарищ мой!»

Эти слова я впервые услышал от друга Модеста Табачникова – Изи Пунчика, коренного одессита, который все время улыбался, оголяя металлические зубы, и темпераментно картавил, делая мне «козу» и периодически подбрасывая меня, «четырехлетнего красавца», в воздух с криком: «Летим, брат, летим». И еще Изя любил повторять: «Вот увидела бы тебя тетя Сула, она бы умерла от радости, чтоб я так был здоров». Тетей Сулой называлась Изина жена Суламифь Гвоздь, ожидавшая его с малолетней дочуркой в «красавице Одессе». Вся эта жизнедеятельность происходила на Петровке, в большой коммунальной квартире, где мы тогда, в конце пятидесятых годов, проживали, занимая 15-метровую комнату с одним большим, во всю стену, окном, на подоконнике которого ютились горшки с чахлыми цветами да папки с нотами. В углу стояло пианино, в беспорядке разбросанные нотные листы валялись на полу вперемежку с черновиками стихов. Над пианино висели фотографии членов семьи и военного фронтового ансамбля «Веселый десант» 2-й гвардейской армии. Кривая деревянная полка с медными заклепками по всей длине, покрытая салфеткой цвета сгущенного молока, достойно украшала стену. На ней, как на параде, выстроились по росту, точно в ряд, слоники. То есть все было как у людей. Около батареи под окном, на полу, лежали газеты, на них покоился матрац, а на матраце, всхлипывая и нервно бормоча, возлежал друг семьи Изя, когда после походов по кабинетам и принятия «на грудь» (а грудь была весьма волосатой) он возвращался на базу. Другого места для друга дорогого в гостеприимном доме не было физически… Изя был другом Модеста с юношеских лет. Они вместе играли в оркестре народных инструментов при фабричном клубе, потом ушли на фронт. И вот теперь, изредка приезжая в Москву по «рыбным делам», он ночевал у нас.

Я вместе с отцом, Модестом Табачниковым. 1949

Модест Ефимович Табачников (для друзей просто Моня, а для друзей-фронтовиков – рыжий Моня) с юных лет самостоятельно начал зарабатывать на жизнь, сначала работая пианистом в клубе Одесской ВЧК – ОГПУ, а в 1936–1940 гг. – концертмейстером Одесской филармонии. С его слов: «Я стремился играть на всех возможных инструментах», сначала в духовом оркестре, а потом в оркестре народных инструментов. Причем любимыми на протяжении всей жизни оставались пианино и аккордеон, которыми он виртуозно владел. В 1940–1941 гг. заведовал музыкальной частью Одесской киностудии и одновременно служил в музыкальном театре «Мотор». На мой взгляд, самым важным и определяющим в его успешной музыкальной жизни было постоянное наигрывание или напевание каких-то мелодий, неоднозначно воспринимаемое окружающими. «Напевание» как творческое состояние нашло отражение в эпиграмме, написанной значительно позже, в 60-е годы:

Табачников, твоей карьере

Не помешал бы яд Сальери,

Но Моцарт, выйдя из терпенья,

Тебя бы задушил за пенье.

Модест Табачников. Дрогобыч. Ноябрь 1944

Музыка Модеста всегда отличалась особенной яркостью, выразительностью мелодии. Композитор родился мелодистом! Ему удалось уже в 24 года написать такой шлягер, как «Мама» (1937). Задушевная песня, созданная в соавторстве с поэтом Г. Гридовым, в исполнении К. Шульженко сразу понравилась слушателям и стала популярной в стране.

А вскоре появились: «Ах, Одесса, жемчужина у моря», «Дядя Ваня» (слова А. Галла), «Разлука» (слова И. Уткина, 1939), «Цветочница Анюта» (слова Г. Строганова, 1939). Так музыкант-аккомпаниатор постепенно становился композитором.

Однако самой популярной своей довоенной песней Модест по праву считал «Ах,