«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит Страница 33

– Паша, ты – чудо! – в сердцах воскликнула Вера. – И чудо – пирожки вашей, Юрий Дмитриевич, жены, – поспешно добавила она.

– Я передам Лялечке, – удовлетворенно кивнул Луньков.

– А ты передай Морковину, что он мне должен. Я за него нашел всю информацию, – сказал Гаврилин.

Вера покинула экспертов сытая и озадаченная.

О гастрите Лепешкина знали в театре. По крайней мере те, с кем он общался, – весьма небольшой круг. Мог быть среди них отравитель? Теоретически – да. А практически?.. Искать сейчас среди них – все равно, что шарить в темноте. Значит, надо начать с другого конца: попытаться выяснить, в каком гомеопатическом центре покупали препарат с маркировкой «№ 8» хотя бы за последний месяц, а главное – кто покупал. Конечно, таких покупателей может оказаться много, да и никто их не обязан запоминать. Однако это все же не обычные аптеки, где люди идут потоком. Полицейские рейды тут не устроишь – гомеопаты перепугаются и уж точно ничего не вспомнят и не скажут. Тут надо попытаться хитростью. Как?.. Об этом следовало подумать.

Но сейчас предстояло позвонить Стрекаловой. Конечно, предположение, что именно она своим красивым почерком вносила правки в текст Лепешкина, могло оказаться ошибочным или из разряда несущественных деталей. Однако Гертруда Яковлевна почему-то сочла нужным это скрыть. А еще она скрыла историю с самой первой, крайне неудачной пьесой Лепешкина. Хотя, не исключено, действительно ничего об этом не знала.

Не бывает ненужной информации, а бывает информация невостребованная – в конце концов, Вера сама так постоянно говорила.

Стрекалова не сразу взяла трубку, а, когда откликнулась и услышала приветствие Веры и ее предложение встретиться, сразу сообщила:

– Я сейчас на маникюре, но через час буду дома.

В ее голосе не чувствовалось ни волнения, ни любопытства: с чего вдруг следователь снова проявила к ней интерес? И Вера подумала о двух, в общем-то никак не стыкующихся между собой, вещах. Забота о красоте ногтей в восемьдесят три года – это определенный показатель, что, впрочем, после первого знакомства не удивляло. А вот отсутствие даже малейшего беспокойства несколько озадачило. Общение со следователем мало кого оставляет равнодушным, а стремление пообщаться еще раз, когда, казалось бы, все уже выяснено, должно было вызвать хоть какие-то эмоции. Однако Гертруда Яковлевна восприняла это на редкость хладнокровно. Впрочем, она же объяснила, что давно научилась владеть собой. Старая критикесса привыкла все оценивать беспристрастным глазом и потому, наверное, столь авторитетна в своем деле.

Вера вернулась к себе на работу, захватила ксерокопии черновика и окончательного варианта пьесы и через час с небольшим вновь появилась на пороге дома Стрекаловой.

– Чай? Кофе? – предложила хозяйка, но Вера, еще не отошедшая от угощений экспертов, вежливо отказалась.

– Присаживайтесь, где вам удобно. – Гертруда Яковлевна махнула идеально наманикюренными пальцами в сторону гостиной.

На сей раз Вера выбрала стул за столом – исключительно из соображений куда более официального разговора. Стрекалова тоже опустилась на стул – вероятно, из соображений понимаемого ею приличия.

– Я вас спрашивала, Гертруда Яковлевна, консультировался ли Лепешкин с вами по поводу своих пьес, а вы сказали, типа, в общих чертах. Но вот… – И она положила на стол несколько листков с надписями, сделанными красивым почерком. – Это ведь ваши правки?

– С чего вы решили? – В светло-серых глазах наконец-то проклюнулось любопытство.

– Почерк красивый. У Лепешкина другой, почти каракули, как сейчас у многих, потому что привыкли к компьютеру. А красивый почерк сохранился в основном у тех, кто привык писать рукой, причем с давних времен, когда, я слышала, в школах еще были уроки чистописания. Я подумала, это мог быть только ваш почерк, и проверить это легко. Только с вами, его учителем, Лепешкин мог советоваться не вообще и в целом, а предварительно показывая всю пьесу. И вы внесли правки прямо на бумаге, а он их потом перенес в чистовой вариант. Но почему-то вы это от меня скрыли.

– Я не придала этому значение, – сказала Стрекалова. Вера покачала головой, и Гертруда Яковлевна продолжила: – Я действительно читала пьесы предварительно и давала свои советы. В том числе вносила некоторую редакторскую правку. Но я не хотела, чтобы кто-то знал о моем посильном участии. Во избежание кривотолков. И еще потому, что я уверена: пьеса не могла быть причиной убийства. Это ведь не какой-то тайный компромат.

– А зачем Кирилл хранил черновик?

– Понятия не имею. – Прозвучало это вполне искренне.

– В черновике пропала восемнадцатая страница. – Вера положила на стол ксерокопию из «беловика». – Вы не помните, что в черновике на ней могло быть написано?

Стрекалова взяла с журнального столика очки, водрузила на нос, внимательно принялась изучать восемнадцатую страницу.

– Ничего там не было, кроме текста, который здесь напечатан. Мне кажется, там вообще никаких правок не было…

«Чудеса чудесатые», – подумала Вера и спросила:

– А вы знали про самую первую пьесу Лепешкина, которая называлась «Ночь-полночь»? Он написал ее лет пять назад под псевдонимом Кир Лепешинский, отправил на конкурс, был сильно раскритикован и в результате отовсюду стер. По крайней мере ее следы обнаружить не удалось.

Гертруда Яковлевна помолчала, вздохнула:

– Знала. Но узнала, что называется, постфактум. Предварительно Кирилл мне ничего не показывал. Показал уже после, прислал по электронной почте. Я, конечно, предпочитаю писать от руки, но компьютером, – она усмехнулась, – владею. Правда, я ее потом тоже стерла.

«Если пришло по электронке, то вполне можно восстановить», – прикинула Вера и спросила:

– Это действительно была плохая пьеса?

Стрекалова опять вздохнула:

– Плохая. Кирилл вполне предусмотрительно написал ее под псевдонимом. Потому что потом он стал писать очень хорошие пьесы, и ту, неудачную, с его именем никто не связал. Удивительно, как вы-то это обнаружили?

– А часто случается, что человек вдруг буквально года за три из плохого драматурга превращается в отличного? – не стала хвастаться разведывательными достижениями собственного сына Вера.

– Редко. Но можно научиться. Если, конечно, человек изначально талантлив…

Вера покинула дом Стрекаловой с тем же ощущением, что и накануне: информация есть, а какое она имеет отношение к убийству – совершенно непонятно. Впрочем, все же одна любопытная деталь обнаружилась: по мнению Гертруды Яковлевны, на исчезнувшей восемнадцатой странице не было никаких правок. Однако же, по мнению эксперта Гаврилина, на ней было что-то написано…

Глава 16

Вообще-то Роман хотел поехать в Боровушку на машине. Хорошая трасса, потом, правда, почти десять километров проселочной дороги, но погода в последние дни стояла сухая, так что явно не возникло бы никаких проблем. На машине получалось и