Двадцать шестой - Мария Сергеевна Данилова Страница 31

Мама сникла.

– С лыжами, видишь, как вышло, – сказала она тете Жене тихонько. – Я-то думала, что лыжи нам больше не понадобятся…

Они стояли по обеим сторонам от рамы и говорили полушепотом.

– Не расстраивайся, Том, – проговорила тетя Женя и поменяла опорную руку, чтобы погладить маму по плечу.

Тетя Женя оглянулась. Олежкина мама еще не вернулась, а Наташина мама сидела в дальнем углу с тем невзрачным папой и помогала ему прикручивать ножку к стулу. Разговора они не слышали.

– Говорят, Горбачеву там, – тетя Женя махнула головой куда-то наверх и в сторону, – поставили условие. Может, еще все образуется.

Мама вздохнула и проговорила совсем тихо:

– Ничего не образуется, Жень. Отказ сразу пришел, даже мурыжить не стали, сказали, что у Кости секретность. Да какая у него секретность, не смешите меня! Он ракеты эти видел только в учебнике. – Мама расправила кусок газеты и принялась с раздражением оттирать разводы на стекле. – Все, поезд ушел. Спасибо хоть, что с работы не уволили, сейчас уже не те времена.

Оттерев окно, мама скомкала газету и кинула ее на пол.

– Теперь только лыжи достать. Может, правда, у Татьяны попросить?

На этом месте дверь распахнулась и в дверном проеме показался тыл Олежкиной мамы в синих тренировочных штанах. Она протискивалась в класс задним ходом, волоча за собой полное ведро.

Она была в прекрасном настроении, будто только что посетила не пропахший хлоркой или чем другим школьный туалет, а по меньшей мере концерт Аллы Пугачевой. Олежкина мама отжала тряпку, обмотала ее вокруг швабры и принялась энергично тереть линолеум у доски.

– Девочки, знаете, кого я в коридоре встретила?

Вечером Ася долго лежала в темноте, дожидаясь дедушки. Наконец он вышел из ванной, выпил свои вечерние лекарства и лег в кровать.

– Деда, ты не переживай, мы никуда не поедем, мы останемся с тобой.

– Асенька, откуда ты об этом знаешь?

– Я слышала, как мама с тетей Женей шептались сегодня, когда в классе убирались. Мама сказала, что поезд ушел. И что теперь мне нужно покупать лыжи.

Дедушка поерзал на ворчливой кровати и, натянув до плеч одеяло, повернулся к стене.

– Говорил я маме, что нечего ребенка тащить на генеральную уборку, только пылью дышать.

Ася долго не могла заснуть, думала. Мама была права, фамилия у нее действительно была не такая, как у всех. Ася смутно чувствовала это каждый раз, когда Раиса отмечала присутствующих в классе. Она открывала журнал и, ведя вниз по столбику деревянной линейкой, зачитывала в алфавитном порядке: Абакумова – здесь, Абрикосов – здесь. Потом Раиса делала небольшую паузу и с еле заметной горечью в голосе произносила… Авербах. Асина фамилия звучала так, как будто на пол уронили что-то тяжелое. Авербах. Бах. Бах. Ася съеживалась. Затем Раиса продолжала уже веселей: Бурова, Варенников, Дроздова.

Нечто похожее Ася испытала, когда потеряла дедушку в ГУМе, металась между рядами, этажами и вывесками, испуганная, зареванная, и по громкоговорителю объявили: «Девочка Ася Авербах! Твой дедушка ждет тебя у фонтана!» Ася залилась краской, невольно оглянулась по сторонам, ей стало еще больше не по себе. Но какая разница, если в конце концов дедушка нашел ее, прибежал, обнял, сам еле сдерживая слезы, и ее мир, который только что разрушился и обвалился, в одно мгновенье вернулся на место, как разбитая Волькина ваза в фильме о Старике Хоттабыче, потому что дедушка снова был рядом.

Весной, когда окна распечатали, бумажные ленты отодрали, а поролон сняли и в старой коробке убрали на антресоли, мама с папой усадили Асю на табуретку на кухне. Ася болтала ногами, смотрела на них снизу вверх, и родители показались ей огромными. Мама заметно волновалась, сняла очки, протерла стекла, снова надела. Потом, многозначительно переглянувшись с папой, она наконец сказала:

– Ася, у тебя будет братик или сестричка.

Ася застыла. Несколько секунд она сидела молча, переваривала информацию. Потом перевела взгляд на дедушку, который сидел за столом и счастливо улыбался.

– Нет! Нет! – закричала она вдруг, и слезы брызнули из глаз. – Нет!

Она затряслась и засучила ногами.

– Не-е-ет! Не-е-ет! Не дам, не дам деду!

– Асенька, что ты? – испугалась мама.

– Деда мой! Я не отдам деду!

– Асенька, ну что ты такое говоришь, успокойся. Никто не отнимет у тебя дедушку.

– Он отнимет! Ребенок! – всхлипывала Ася. – Деда, ты будешь водить его в школу? Ты будешь ходить с ним в «Минутку»?

– Пап, вы что – ходите в «Минутку»? – возмутилась мама. – Я же просила…

Дедушка сердито взглянул на маму.

– Тома, ну ты нашла время…

Он взял всхлипывающую Асю и усадил к себе на колени.

– И малину тоже ему будешь давать по утрам? Но это моя малина, и ты мой!

– Успокойся, деточка. Все будет хорошо. – Он гладил Асины волосы, которые сам же утром расчесывал и заплетал в косу. – Мы поедем летом на дачу, будем собирать малину, будем варить варенье, все будет хорошо.

– Деда, я не хочу, чтобы был кто-то еще… Деда, ты только мой.

– Будем ходить за мороженым, качаться в гамаке, будем кататься на велосипеде.

– И с ним ты тоже будешь кататься? Да? Деда, я хочу, чтобы ты всегда был со мной, чтобы ты был только мой.

– Я твой, Асенька, я твой. Я всегда буду с тобой.

Летом мама затеяла менять на даче окна. Она решила, что малышу полезен свежий воздух и они будут приезжать сюда осенью и зимой на выходные. Дом нужно было утеплить и окна поменять на двойные.

Мама приостановила свое кондитерское производство и с головой ушла в ремонт. Первым делом утеплили веранду: стены обшили вагонкой, а промежуток выложили стекловатой – мохнатой, таинственной, сверкающей мелкими искрами, которую Асе очень хотелось потрогать, но делать это было строго-настрого запрещено, чтобы не порезаться. А вот с окнами вышла целая эпопея. Двойных окон было не достать – мама с папой объездили все, какие только смогли найти, фабрики в Москве и Подмосковье, но окон не было. Наконец через десятые руки мама выведала о каком-то кооперативе при мебельном комбинате в Туле. Туда пришлось ездить дважды: один раз для оформления заказа, а второй – сопроводить груз и проследить, что окна им всучили целые и грузчиков дали трезвых.

С зимним водопроводом тоже пришлось помучиться. Большой деревянный дом был поделен на две части, каждая с отдельным