Мальчик и его деревянный меч - Александр Давидович Давыдов Страница 2

сказки не верил. И девочка, подружка его, тоже не верила. Оттого и случилась с ней беда. А добрая была девочка, хорошая, личико ангельское. И в платьицах кисейных ходила, как принцесса. Имя тоже красивое, как нотками-слезинками рассыпается: Мария её звали. И нет лучше имени во всём белом свете. Для Мальчика имена цветные были. Так это – бледно-розовое, чуть в голубинку, как свежая пастила. Как-то надела Маша Мальчику на палец медное колечко и в щёку его чмокнула.

Ведьма, бывало, как её увидит, вся слюнями исходила – слюни из беззубого рта на платье капали. И чёрные заклинания шептала. Уберегал Машу до поры ангел-хранитель. Но отвеять ли ему беду своими стрекозиными крылышками?

Разбе́гались как-то дети, страх потеряли. И заступила Маша за колдовскую черту своим сандаликом. Тотчас земля содрогнулась, стон могучий по скверику разнёсся, рык отчаянный. Детишки от страха к своим бабушкам разбежались, носами в их тёплые юбки уткнулись. А ведьма как ни в чём не бывало только пальчиком погрозила. Коготок свой с улыбкой покусала и говорит:

– Хорошая какая девочка, и платьице красивое. Жить бы тебе да жить.

А Маша ей язык показала – и бегом домой.

Наутро Мальчик только глаза открыл – видит: сидит на карнизе белая голубка и грустно так воркует. А клювик у неё красненький, как в крови испачкан. Встал Мальчик с постели и тихонько по стеклу постучал. Мигнула она ему одним глазиком и ввысь улетела, в небе синем растаяла. Как и не было её.

Погулять вышел Мальчик, смотрит: из-за угла чёрная карета выезжает. Два битюга её влекут, чёрные тоже. Цокают кони копытами, карета по булыжникам переваливается. А тётка-дворничиха из шланга тротуар поливает. «Совсем дурная, – подумал Мальчик, – всё равно ж натопчут».

Так и сгинула Маша, ангельская душа. То ль во сне, то ль гадкая ведьма её заколдовала, но – встала девочка на подоконник, ввысь взлететь хотела, как голубка. Но злые силы нас книзу гнетут, а она жёсткая, земля.

А Мальчику с той поры стало страшно жить на свете. По ночам в постели ему не спится. Бабушка молитву пробормотала – и храпит. А он ворочается с боку на бок. За окном луна – жёлтая, полная. На улице голоса шепчутся, перешёптываются. Блики по потолку скользят.

Игрушки мальчик совсем забросил, и книжки с картинками. Сидит, смерти боится. Няня, бывало, к нему подойдёт, по головке погладит, леденчик сунет, чтобы не грустил. А он её спрашивает:

– Смерть, няня, это когда – как?

Его няня мудрая была старуха. Она ему отвечает:

– Смерть – это когда в землю тебя зароют.

Мальчик ещё больше пригорюнится. Няня тогда ему ещё леденчик сунет и щепоткой его перекрестит. Мальчик-то шоколадки любил, а не леденчики. Так он их сразу глотал, чтобы не сосать и не грызть зубами. Няню не хотел обидеть. Добрый был Мальчик.

Ты спросишь, юный мой друг: с чего это я панихиду завёл, о печальном говорю? Так жизнь, сам знаешь, она разная: грусть накатит, потом, глядишь, радость наступит. Мальчику нашему и того и другого вдоволь было отпущено. И много в жизни всяких приключений. Так что ты дальше слушай.

А смерти бояться, наверно, не стоит, ведь мудрые люди говорят, что души наши пребудут вечно. Некоторые, правда, надеются, что таблетку изобретут. Проглотил её – и не умрёшь никогда. Вот и Мальчиков папа всем хотел бессмертную жизнь подарить. Он был учёный. Об этом я сейчас и расскажу.

Глава 3

Микроб Виталий

Приходит как-то вечером Мальчиков папа домой… Шляпу с головы снимает, цепляет её на вешалку. Совсем забыл сказать, что у Мальчика родни было видимо-невидимо. Мама с папой, конечно, и ещё дяди, тёти, братья двоюродные и даже племянник, здоровенный верзила. Они все вместе жили. Потому народу было в квартире – не протолкнуться. Чтобы умыться утром, с вечера очередь занимали.

Так вот. Пришёл папа домой, плащ на вешалку повесил, из кармана достал газету, в трубочку её сложил и – хлоп по стенке. Муху убил. Ну и что? – ты спросишь. Пока ничего.

Потом разворачивает он газетку, на стол кладёт и сверху рукой прихлопывает. Тут семейство сбегается, и все газету рассматривают. Там на фото – тот же Мальчиков папа. Ему лысый карлик руку пожимает, а папа радостно улыбается. Дяди с тётями тоже чему-то обрадовались, стали папу по плечам хлопать, подлизываться. А он из кармана блестящую медаль вынимает, на пиджак себе прицепил и грудь колесом выпятил.

Тут один дядя из потайного шкафчика достаёт бутылку с вином. Племянник, здоровый балбес, за пазухой порылся – вынимает маленькую бутылочку. Бабушка поворчала, но достала из буфета графинчик с наливкой. И стали взрослые пировать. А Мальчик? – спросишь ты, друг мой. Мальчика, как всегда в таких случаях, спать отправили.

А ему только того и надо. Взял он потихоньку со стола газету и спать пошёл. Как бы спать. А сам хочет прочитать, что там про папу написано. Лёг он в постель. Ночничок включил. И только тут вспомнил, что читать-то не умеет. Теперь ты видишь, мой юный друг, что любые знания полезны. Ещё не раз ты в этом убедишься.

Мальчик упорный был и не лишён способностей. Поутру утащил он у своего племянника букварь – тот хотя и здоровый детина был, но второгодник – и стал буквы учить. Ты спросишь: отчего б ему к взрослым не обратиться за помощью? Но уж такой был по характеру – до всего сам любил доходить. Постарался и за одну неделю выучил буквы. Не веришь? Ну за две. Хорошо, за три с половиной.

Потом прочитал все вывески в округе. И вновь раскрыл газету. Заглавие Мальчик всего за полчаса осилил. Оно было такое: «Жизнью смерть поправший». Это, значит, Мальчиков папа смерть жизнью попрал. То есть, ну, победил, что ли. Не сказать чтоб умное название. А потом вот что газетчики написали. Изобрёл, мол, папа жизненного микроба, по-научному – «микробус виталис». Это Мальчик хорошо запомнил: микроб Виталий. Если Виталия в бутылочку с водой запустить, начинает он там делиться и множиться. Теперь им всю еду опрыскают, уверяли газетчики, и люди никогда умирать не будут.

Прочитал это Мальчик и обрадовался. Больше не грустит, стал весёлый, как прежде. Не знал, что в газетах, случается, и неправду пишут. Ну, не совсем ложь, а так, наполовину.

Но люди вроде и впрямь больше не умирают. Раньше, бывало, оркестр похоронный