Сказки - Илья Бровтман Страница 2

Глянули и диву дались.

Мушкетер их фехтовал,

На вопросы отвечал.

Ну, совсем как человечек,

Ростом разве что кузнечик.

Стали спорить до измору

Кто хозяин мушкетеру.

Долго ссорились, ругались,

Чуть ли все не передрались.

И решили, наконец

Обратиться во дворец:

— Мы всему расскажем свету,

Как создали куклу эту.

А кому принадлежит,

Пусть царь батюшка решит.

Царь — великий и светлейший

Мировой судья мудрейший,

Оглядел весь тронный зал,

И такую речь сказал:

— Кукла дивна — спору нету,

Лучше нет на белом свете.

Пусть тому принадлежит,

Кто придал блестящий вид.

Хороши лицо, одежды,

И фехтует, не невежда.

Сапоги как у царя,

Все как у богатыря.

Но всего к лицу милее —

Кудри — сердце брадобрея.

Куклу, я решил сказать,

Нужно брадобрею дать.

Только молвил это Слава,

Как принцесса закричала:

— Нет, не правда, мой отец

Не такой как ты — глупец.

Если суд он совершает,

Всех умом своим сражает.

Как ты мне посмел солгать,

И царя оклеветать?

Ярослав ей поклонился,

Промолчал и удалился.

Лишь в дверях он ей сказал:

— Я язык твой развязал.

Но принцесса речь прервала,

Будто вовсе не кричала.

И когда слуга вошел,

Показала на топор.

Поглядел в глаза ей Слава

И промолвил: — ты молчала?

Мне венец не нужен твой,

Не затем я головой,

Рисковал, и шел на плаху.

Не за царством и девахой.

Все равно мне счастья нет,

Но зато я видел свет.

Что бы мне ни поручалось,

Все как в сказке получалось.

Счастье в жизни я узнал,

Хоть на эшафот попал.

На плахе

И лежит на плахе Слава,

Вот и кончилась забава.

Закрывает он глаза,

Но не просится слеза.

Вдруг предстал перед глазами

Старец с рыжими усами.

Старец с рыжей головой,

Одноглазый и хромой:

— Как теперь талант ты ценишь,

Может, выбор свой изменишь?

Ты с удачей породнись,

От таланта отрекись.

— Нет, — юнец ему ответил, —

Без таланта путь не светел.

Мне с талантом хорошо,

Хоть на плаху и пришел.

Разве лишь по воскресеньям,

Хоть бы капельку везенья.

Тут  исчез из глаз старик

И раздался громкий крик:

— Стойте, стойте не рубите,

Ярославу жизнь спасите.

Он меня разговорил,

Он желанен мне и мил.

Дочь царева прибежала,

Палачей своих прогнала.

И варить велела пир,

Чтоб на весь крещенский мир.

Гости пили, поздравляли,

Громко «горько» им кричали.

Кто на этот пир попал

Не забудет карнавал.

Пушки в крепости палили,

Водку, мёд солдаты пили.

И купцы со всей земли,

Люд простой и короли.

Принцесса и садовник

Колдунья и Фея

В лесу на широкой и темной опушке

Стоит, покосившись, кривая избушка.

Живет в той избушке старушка седая,

А с ней черный кот «кот Баюн» проживает.

Он целыми днями дежурит на крыше,

Сидит, сторожит, будто спит тише мыши.

Он ночью на теплую печь залезает,

А старая ведьма по небу летает.

За ночь налетается и утомится,

К колодцу летит, чтоб водицы напиться.

Но воду не пьет, а посмотрит вокруг,

И в воду прозрачную плюхнется вдруг.

Опустится вниз, семь замков отопрет,

И тихо в сырую темницу войдет.

В колодце в темнице безвинно томится,

Страдает красы небывалой девица.

Когда-то она над землею летала,

И людям тепло своих рук отдавала.

К кому прикоснется в ночи или днем

Тому преисполнит вмиг сердце огнем.

Тот будет любить, веселиться, страдать,

И многое в жизни сумеет понять.

Узнает деревьев язык и цветов,

И солнца, и ветра, и звезд, и кустов.

Услышит смех дуба и стоны сосны.

Была она Фея любви и весны.

А злую старуху, что может летать,

Излишне мне кажется вам представлять.

Удалось колдунье Весну заманить,

Но Фею никак не удастся сломить.

Сидит в заточении сто первый век,

Но жива пока хоть один человек

Науку святую её не забыл.

И помнит язык трав, цветов и светил.

Но время проходит и трудно учить

Искусству с Луною в ночи говорить.

Прошло сто веков и один лишь рыбак,

Остался, который сквозь время и мрак,

Святое искусство сумел пронести,

И сердце его не остыло в пути.

Заплакала Фея, услышав шаги.

Не может поднять белоснежной руки.

Опущены веки, глаза потускнели.

Колдунья подходит к девичьей постели.

— Сегодня умрешь ты, — сказала жестоко, —

Рыбак твой на шлюпке, а море широко.

Он в шторм невидалый доселе попал.

И весла, и парус, и мачту сломал.

Вот шлюпка опять поднялась на волне.

Вот юноша твой на морской глубине.

Он умер. Теперь твое время почить.

Тебе без него и минуты не жить.

И радостно злые глаза заблестели.

Весна умирала на чистой постели.

И прятали веки последний испуг,

И замерло тело девичье, но вдруг.

Открылись прекрасные глазки девичьи.

В них снова сумела весна заискриться.

Здоровым румянцем девица зардела,

И, кажется, будто помолодела.

Рукой шевельнула, поправила платье.

Со смертного ложа сумела подняться.

Отбросила смерти своей одеяло.

Поднялась и тихо колдунье сказала:

— Старая ведьма запомни навек.

Если живёт на земле человек,

Значит, он будет вовеки любить.

Счастье тебе и весну не сгубить.

Умер рыбак мой в пучине морской,

Но в тот же миг появился другой.

Только душа рыбака умерла,

Сына рыбачка ему родила.

Юноша этот сумеет любить,

Дать мне свободу, тебя победить.

Скоро откроется чёрная дверь.

Мало что сможешь ты сделать теперь.

— Ну, погоди же, — колдунья вскричала, —

Долго ты чары свои сберегала.

Но не надейся, что ты победишь,

Землю увидишь и в небо взлетишь.

Да ты права, я растратила силы.

Долго по свету на ступе носилась.

Но у меня еще есть чародейство.

Сделать уродом смогу я младенца.

Душу его я не в силах сломить,

Внешность же так я смогу изменить,

Что он почиет в слезах и крови,

И не узнает девичьей любви.

Весело Фея в ответ ей сказала:

— Ну, уж теперь ты борьбу проиграла.

Много промчится и весен и зим,