Девья яма - Ирина Сергеевна Богатырева Страница 18

– Ты… вы… – он подавился словами. – Голодная? – выдохнул он.

Колетт кивнула. Ник открыл было рот, чтобы пригласить её к себе домой, но опомнился: дома Милка, а на Колетт – Милкино бледно-жёлтое платье. Это будет взрывоопасно.

– Тогда идём в стекляшку, – решил наконец.

Глава 8

1

– У нас тут скромно, не столицы, больших суперов нет, и стекляшка эта старая, зато поесть там всегда что-нибудь найдёшь, – говорил Ник, пока они шли через площадь к магазину, стоявшему в глубине, за сквером.

Колетт продолжала осматриваться с лёгким удивлением и как-то отстранённо. Будто в картинной галерее – любопытно, но не более. Правда, когда они вышли со двора на улицу, она вдруг остановилась и лицо у неё стало растерянное. Машины и велосипедисты на дороге, дети на самокатах, мамы с колясками, просто люди, спешащие по своим делам, – все неслись мимо, а они стояли, как на берегу реки. Колетт понадобилась, наверное, минута, чтобы решиться войти в этот поток.

Как раз в этот момент мимо них быстрым шагом, не замечая никого, прошёл дядька в деловом костюме. В руках у него была папка с документами, которой он размахивал, а в ухе торчал белый наушник. Дядька кричал на всю улицу, глядя в пустоту перед собой:

– Да я тебя неделю уже прошу ответить мне на простой вопрос – когда будет поставка? Сколько можно тянуть кота за хвост! Ты думаешь, с меня его не трясут, да?!

– С кем он разговаривает? – Колетт понизила голос и склонилась к Нику: – Он сумасшедший?

– Чего?! – Ник прыснул. – Это же по телефону. У него вон уши!

– Уши? – Колетт всмотрелась в дядьку, будто у того и правда должны были оказаться какие-то выдающиеся уши.

– Ну, наушник беспроводной. – Дядька зашагал к зданию администрации напротив площади. Ник повернул в сквер. – Нам туда.

Магазин, в который они шли, был похож на куб из тёмного стекла – и правда стекляшка. Когда его только построили, Нику и его одноклассникам казалось круто ходить туда после школы – благо рядом. Они покупали пирожки, а потом просто там слонялись. Теперь же он видел, что ничего крутого не было ни в «Пятёрке» на первом, ни в магазинчиках с обувью и шмотками на втором этаже. Но внизу приютилось кафе, в котором они и брали когда-то пирожки.

– Зато тут пекарня – самая старая в городе! – продолжал он бодро. – Ей вообще сто лет уже, это на её месте магазин построили. – Ник вспомнил, как дед об этом рассказывал. – Там такие пирожки, закачаешься! И ещё крендели настоящие, как в старину. Любишь крендели?

– Крендели? – Колетт попробовала это слово, как будто проверила, отзывается ли оно воспоминанием в голове. – Кажется, люблю.

Стекляшка была уже совсем рядом, только улицу перейти. На светофоре горел красный. Ник понял, что нервничает, потому что стесняется; ему казалось, что Колетт привыкла к чему-то другому, но какому – он не понимал. Может, более тихому и малолюдному, более уютному и чистому? Представился какой-нибудь маленький городок в Европе, например во Франции, и как там сидят на крошечном балкончике родители Колетт, переживают, волнуются, как же их дочка в этой странной России…

И тут загудели машины, заскрежетали тормоза.

– Стой! – Ник только сейчас понял, что он-то остановился у светофора, а Колетт невозмутимо продолжала идти. – Ты куда?!

Он рванул вперёд и втянул её за руку на тротуар. Машина, еле успевшая затормозить перед зеброй, вдарила по газам, пролетела мимо, из окна посыпалась брань.

– Красный же, не видишь?! – накинулся Ник. Его трясло. Все проблемы с «ты – вы» сразу отпали – он просто забыл об этом.

Колетт выглядела по-прежнему невозмутимо.

– Я что-то сделала не так?

– Не так?! Да тебя чуть машина не сбила!

– Машина?

Она посмотрела на дорогу.

– Да, машина! Скажи спасибо, что их сейчас не так много, а то авария бы была. Даже если бы тот чел успел затормозить.

– Тот чел?.. – повторила Колетт.

– Да, парень за рулём А если бы он затормозил и в него бы кто-то врезался? В любом случае, была бы задница.

Он выпалил это и замолчал. Ему стало стыдно, и за грубость, и за эмоции. К счастью, народу рядом почти не было, только стояла на светофоре какая-то дамочка в строгом костюме и смотрела на них, не скрывая неприязни. Колетт же глядела так, что было не ясно, понимает она его или нет.

Зато Ник вдруг понял. Он понял, что ему дико за неё страшно. Что он из-за страха так взбесился и на неё же набросился. Это как мама орала на него, когда он чуть не разбился, сорвавшись со скалолазной стенки. Кричала, что никогда его больше туда не пустит, что Фролычу голову свернёт… А на самом деле она просто перепугалась. И Ник перепугался, что с Колетт только что чуть не случилась беда, а он мух ловил. Надо быть внимательнее, ведь она совсем какая-то нездешняя. Как с другой планеты.

– Только не говори, что ты про автомобили тоже ничего не помнишь, – сказал он примирительно.

– Автомобили?

– Вот это всё – автомобили. Они с большой скоростью едут. Поэтому это опасно.

Ник заметил, что тётка продолжает на них пялиться. Вот ведь любопытная какая! Зелёный уже, шла бы своей дорогой. Он постарался встать так, чтобы прикрыть Колетт от этого неприятного взгляда, но тётка уже заметила, что зелёный, и стала переходить, чеканя шаг высокими каблуками.

– Да, мне кажется, я помню про автомобили, – сказала Колетт неуверенно. – Их приводят в движение бензиновые двигатели внутреннего сгорания.

– Ну да, приводят. – Ник так обалдел, что девочка заговорила про двигатели, что забыл про тётку. – А как ещё-то?

– Простите, Никки, я вас не поняла.

– Я говорю, как ещё ездить-то. Если не на двигателе внутреннего сгорания.

– Как же – в экипаже, – сказала она, и Ник не успел ничего ответить: зелёный начал мигать, пришлось снова хватать Колетт за руку и перебегать дорогу.

– Где ты сейчас найдёшь экипажи? – говорил он, входя в стекляшку. – В музее разве что. И то где-нибудь в Москве или Питере. У нас нет. Это же дорого – держать лошадей.

– Конечно, хорошие лошади дороги, – согласилась Колетт. – В цену автомобиля.

– Если честно, понятия не имею. Я на лошади разве что в детстве сидел, в парке сажали на пять минут, на пони.

– А в автомобиле?

– Шутишь? Миллион раз!

– Вы, возможно, и сами водите?

– Да ты чего? – он засмеялся, хотя почувствовал себя польщённым. – Мне же тринадцать только. Меня папа учил, конечно. На даче давал порулить. Но прав-то нет. Так что я пока